Девушка из Хиросимы - [32]

Он еще раз махнул рукой и, отойдя от плетня, скрылся в темноте. Сумико задвинула створку и легла, уткнувшись лицом в подушку. Где–то санным хриплым голосом пропел петух. Вдруг загрохотали самолеты. Они пролетели совсем низко, как будто над самой крышей. Дядя перестал храпеть, что–то пробормотал и стал почесываться. Он, видимо, проснулся. Сумико посмотрела на окно. Уже начинало светать. Шум дождя продолжался.

— Дядя, — тихо сказала она. — Мне надо пойти к доктору. У меня болит.

Что болит? Пятна проступили? — испуганно спросил дядя, приподнявшись на локте.

И плечо болит, и ноги… и внутри все болит. Больше не могу…

Завтра пойдем вместе.

Я пойду одна.

Одну не пущу. Спи. Утром пойдем вместе.

Сумико села на постели.

— Мне можно выходить одной из дому? Я больше так не могу… как в тюрьме.

Ты что? Спросонья болтаешь что–то… спи.

Я больше не могу терпеть. Мне надо пойти завтра одной. Дайте мне сандалии.

Спи! — крикнул дядя. — Молчи! А то ударю.

Пойду босиком.

Отлуплю! — Дядя ударил кулаком по цыновке.

Сумико встала и надела поверх ночного халатика

второй халат.

— Ложись сейчас же! — заорал дядя. — Лупить буду!

Она молча надела шаровары и причесала волосы. Дядя вскочил и ударил ее по щеке. Она покачнулась, но удержалась на ногах и пошла к двери.

— Куда идешь? Обалдела, что ли?

Он схватил ее за рукав, но она с силой оттолкнула его и вышла босиком во двор. Дядя схватил бамбуковые грабли и выглянул в дверь. Сумико уже сидела посередине дворика, прямо на земле, подобрав под себя ноги и положив руки на колени.

— Ты что, рехнулась? — Он взмахнул граблями. — Иди домой и ложись. Заболеешь… и умрешь.

Она подняла голову и громко, раздельно произнесла:

— Сумико будет сидеть здесь и не будет двигаться до тех пор, пока дядя не разрешит выходить из дому одной.

Он, приоткрыв рот, уставился на нее. В предрассветных сумерках разглядел ее лицо: крепко сжатые губы и закрытые глаза. Волосы были уже совсем мокрые.

— Иди домой, промокнешь, — сказал он ласково. — Не дури.

Сумико вытерла лицо рукавом и поправила ворот халата.

— Не пойдешь?

Он топнул и швырнул грабли прямо в нее. Грабли ударились о ее колени. Она поморщилась, но не шевельнулась. Сидела неподвижно, упираясь руками в колени. Он снял с гвоздика соломенную накидку и бросил ей. Сумико накинула плащ на плечи, поправила халат «и снова положила руки на колени.

— Уже совсем промокла, — сказал он тихо. — Простудишься. Иди домой.

Она молча мотнула головой.

— Ну и сиди, пока не околеешь! — Он с шумом захлопнул дверь.

7

К утру дождь ослабел, но небо не прояснялось, попрежнему было обложено тучами. Дядя вышел из дому, не спеша помылся у кадки и, не глядя в сторону Сумико, буркнул:

— Иди покушай.

Она не ответила. Дядя вошел в дом, оставив дверь открытой. Немного спустя снова вышел, выплеснул воду из котелка и налил новую.

— Где соль? — спросил он.

В горшочке на верхней полке, — ответила Сумико. — Только осторожно, там бутылочка с жидким мылом.

Дядя несколько раз выходил во двор: мыл соленую редьку, полоскал чашку и котелок, чистил свои шаровары, но больше н1е заговаривал с Сумико. Потом надел зонт–шляпу, накинул на плечи кусок рогожи и, засунув за пояс серп, вышел за калитку.

Дождь прекратился. Сумико сняла накидку с себя и постелила на мокрой земле, постояла немного, прошлась по дворику, заглянула в дом. Бутылочка с жидким мылом стояла на полке — дядя не свалил ее. Сумико вернулась к накидке, лежащей на земле, и села лицом к дому.

Сзади скрипнула калитка, и чей–то мужской голос спросил:

— Куни–сан дома?

Ушел, — ответила Сумико, не поворачивая головы.

Она услышала покашливание и удаляющиеся шаги. В углу дворика возле кадки для дождевой воды прыгала маленькая лягушка. На деревьях в соседнем дворе зачирикали птички. Оттуда пахнуло чем–то вкусным. Вероятно, жарили что–то на бобовом масле. Сумико проглотила слюну. Волосы на голове высохли. Шаровары, прилипшие к ногам, тоже стали подсыхать. Высоко–высоко в небе пролетели птицы, построившись, как самолеты. Всего девять птиц, одна из них немного отстала. Пролетели, не шевеля крыльями, совсем беззвучно.

Сумико окликнули — голос бабушки Инэко:

— Дядя дома?

Ушел, — ответила Сумико, смотря вверх.

А ты что делаешь? Молишься?

За плетнем зашептались. Раздался голос Инэко:

— Сумитян, ты что? Почему сидишь?

Сумико ответила не оборачиваясь:

/ I / / и

— Сказала дяде… решила сидеть, пока дядя не станет меня пускать. До тех пор буду сидеть вот так.

Инэко вскрикнула и захлопала в ладоши.

— Ой, как здорово! Как здорово! Когда начала?

Ночью.

За плетнем опять зашептались, спустя некоторое время недалеко от Сумико упал бумажный мешочек. Сумико взяла грабли и подгребла мешочек к себе. В нем оказались шарики из пшенной каши и две маринованные сливы. Сумико с удовольствием съела подношение.

За плетнем началась какая–то возня, и послышался сердитый голос отца Инэко. Раздался звук пощечины.

— Сумитян, я тоже!.. — крикнула сдавленным голосом Инэко.

Повидимому, ей зажали рот рукой и втащили в дом. Сумико посмотрела на небо. Тучи шли со стороны моря. Наверно, скоро опять пойдет дождь. Мимо плетня пробежали мальчишки с бумажным змеем. Стала затекать нога. Сумико вытянула ногу и потерла ее. Услышав сзади голоса, она села, подобрав под себя ноги.