Девушка из чернил и звезд - [3]

– Спасибо. Может, я увижу его завтра?

– Может, и увидишь. – Судя по тону, рассчитывать на это не приходилось. Пабло всегда вставал до восхода и возвращался домой затемно.

Я еще раз помахала соседке, закинула на плечо сумку и зашагала вниз по склону.

Отсюда, сверху, Громера напоминала колесо – в центре рыночная площадь, от которой, как спицы, расходились улицы, некоторые из которых заканчивались у широкой, тихой гавани с узким, как бутылочное горлышко, выходом в богатое рыбой море.

В ясную ночь звезды колыхались на водной глади, словно кувшинки.

Как всегда, там стоял на причале губернаторский корабль. Па говорил, что он вырезан из одного-единственного ствола африканского баобаба. Если так, то баобаб и впрямь громадное дерево, потому что судно почти перегораживало гавань в ширину, а мачта с собранными парусами стрелой устремлялась в небо. Над рыбацким флотом корабль высился горой, исполинской и неподвижной. Как и все, принадлежавшее губернатору, он занимал больше места, чем полагалось по праву.

На востоке в лучах восхода сиял губернаторский дом. Сложенный из черного базальта, размером с пять кораблей, особняк стоял между синим морем и зеленым лесом, нависая над полями темной грозовой тучей. Впрочем, отсюда он выглядел таким маленьким, что его, казалось, можно было взять двумя пальцами, большим и указательным, и раздавить. Ниже раскинулась деревня, а между деревней и губернаторским домом поместилась школа.

Старое здание школы было маленьким, но ярким, – мы раскрасили стены всеми цветами радуги, использовав краски, какие только смогли выпросить у Па. Но потом губернатор приказал его снести – Люпе решила, что не хочет больше учиться одна дома, и потребовала, чтобы ее отправили в местную школу, где учились все остальные дети.

Новое здание губернатор Адори построил из камня, и оно получилось вдвое больше прежнего, потому что школе, куда собиралась ходить его дочь, полагалось выглядеть величественной.

– Это не ради меня, понимаешь, – с грустной улыбкой сказала Люпе и, добавив аристократических ноток, пояснила: – Для поддержания семейной чести.

Раскрашивать стены новой школы нам не разрешили.

Из-за этого многие дети относились к Люпе не очень хорошо, но я знала, что она не виновата.

За губернаторским домом, рядом с лесом, лежал сад, в котором я ни разу не бывала. Работавшие там люди казались издалека крошечными муравьями. Я напрягла глаза, но Пабло так и не обнаружила. К западу черную береговую отмель накрывало приливом. Во время прилива находиться на берегу не позволялось, как не позволялось и спускать на воду лодки – за исключением губернаторских. А мне бы так хотелось. Па рассказывал, как чувствуешь себя в море, но это ведь не то, что попробовать самой.

Над отмелью находились шахты, где добывали глину. Я старалась на них не смотреть, чтобы не вызывать одно из самых ясных воспоминаний о Ма – день, когда она взяла туда нас с Габо. Она показала, как привязаться лозой к драконову дереву – делаешь вот такой узел и втираешь в ладони сок, чтобы крепче держаться, – и по одному спустила в бездонную пасть. Габо испугался и стал дергаться и вертеться. Узел развязался, и Габо плюхнулся в мягкую глину. Когда они с Ма поднялись наверх из тьмы, он был весь, с головы до ног, в грязи. Я хохотала так, что чуть живот не надорвала.

Я помнила это. Помнила ту боль в животе. Как она вернулась потом, через два месяца, когда Ма умерла. Только тогда боль была острее, и никто не вынес никого из тьмы. Прошло три года, и та же болезнь, потливая горячка, унесла Габо. И теперь, через три года, при воспоминании о шахте и глине у меня сжимается горло.

Чтобы идти в школу вместе, Люпе всегда встречала меня возле бочки на краю рыночной площади, хотя из-за этого ей приходилось вставать почти так же рано, как и работникам.

К колодцу, когда я вышла на площадь, выстроилась очередь. С тех пор как река Аринтара начала высыхать, им пользовались все больше и больше людей.

Торговые ряды уже открылись, на прилавки выкладывали рыбу, зерно, кожу. Большинство прилавков принадлежали губернатору, и над ними, как лоскут неба, трепетали голубые навесы с изображением желтого, как солнце, медового лотка.

Я уже направилась к бочке, как вдруг кто-то схватил меня за руку. Я отпрянула от неожиданности и едва не опрокинула ближайший прилавок. Овощи и фрукты посыпались на пыльную землю.

– Эй! – возмутился продавец. – Ты что это делаешь?

Я обернулась – посмотреть, кто меня схватил. Это была женщина в зеленом балахоне – такие носили те, кто работал в саду. Если так, то ей уже надлежало быть там – опоздавших иногда секли плетью.

– Извините, – сказала женщина торговцу, ни на секунду не сводя глаз с моего лица. – Ты – Изабелла Риоссе?

– Да. А кто…

Незнакомка стиснула пальцы на моем запястье. Она была маленькая, только немножко выше меня.

– Кое-что случилось.

– Вы что это тут устроили? – Торговец выступил из-за кучек картошки.

– Ката, – прошипела женщина, не обращая внимания на торговца. – Ты ее видела?

Я нахмурилась.

– Кату Родригес? – Мы с Катой учились в одном классе, но за все время разговаривали едва ли больше двух-трех раз.