Девушка из Берлина. Любовница группенфюрера - [4]

Без четверти пять я наконец поднялась со стула, сложила все бумаги насколько можно аккуратнее и направилась к Гейдриху в офис. Его адъютант как всегда сидел за столом и что-то писал. Я изобразила виноватую улыбку, как только он поднял на меня глаза.

— Простите, что сегодня так много документации, — проговорила я почти шёпотом, потому что обергруппенфюрер не любил никакого постороннего шума в своей приёмной, включая разговоры между своим собственным адъютантом и агентами. Он говорил, что мы отвлекаем его от работы. — Я не могла оставить рабочего места, чтобы принести их раньше, ждала сигнала от англичан.

Адъютант Гейдриха не сдержал обречённого стона, забирая у меня бумаги, и покачал головой.

— Он явно не обрадуется.

— Я знаю. Мне правда очень жаль. Я положила самые важные сверху, как он и просил. Он хотел их первыми увидеть.

Он прошёл к двери, ведущей в кабинет своего шефа, и я шепнула ему вслед, прежде чем он успел её открыть:

— Я подожду здесь, если ему нужно будет что-то обьяснить касательно расшифровок.

Он кивнул и исчез за дверью. Я наконец-то осталась одна. Я подождала несколько секунд, прислушиваясь к голосам за дверью, чтобы убедиться, что Гейдрих не был занят и не отослал своего адъютанта назад в приёмную. Как только я услышала их разговор, я бросилась к столу, где адъютант хранил все документы, и осторожно открыла верхний ящик. В течение последних нескольких дней я лазила между его бумагами в короткие тридцати секундные интервалы, пока он ходил к Гейдриху передать мои доклады. Я уже знала, где он хранит ежедневник.

Всё ещё внимательно слушая голоса в кабинете и молясь всем богам, чтобы никто больше не зашёл в приёмную с докладом, я открыла ежедневник и едва подавила отчаянный вздох. Не было ни единого шанса, что я могла скопировать такое количество дат и мест в течение каких-то пары минут. Я судорожно заставила себя думать; второй такой возможности мне не представится.

Я быстро прикинула, что февраль и март скорее всего отпадали, потому как группенфюреру Кальтенбруннеру явно потребуется больше времени, чтобы обстоятельно всё продумать и спланировать. Значит, апрель и май. Я вынула заранее заготовленный листок бумаги из кармана и мысленно поздравила себя с тем, что окончила курсы стенографии с отличием в школе для SS-Helferinnen. Гейдрих что-то раздражённо рыкнул на адъютанта за закрытой дверью кабинета. Я могла только надеяться, что он его не отпустил. Под столом Гейдриха был толстый ковёр, и первых трёх шагов адъютанта я бы не услышала, но вот потом ему нужно будет сделать одиннадцать громких по паркетному полу, что даст мне ровно четыре секунды, чтобы убрать ежедневник обратно в стол, задвинуть ящик и отойти от стола. Но шагов пока не было.

Я продолжала писать так быстро, как только могла. Я только заканчивала апрель, когда услышала, как Гейдрих снова что-то сказал. Его адъютант ответил громким «Слушаюсь, герр обергруппенфюрер,» но я и тут не перестала писать. Мне ещё оставался май. Пот уже начал пробиваться на висках, мои глаза продолжали скакать от ежедневника к бумажке в руке, и тут я услышала ещё одно «Слушаюсь,» и первый шаг по паркету. Мне осталась всего половина месяца. Второй шаг. Уже почти закончила. Третий и четвёртый, ближе и громче. Я быстро спрятала бумагу в карман и в последний раз посмотрела на оставшиеся даты и города в ежедневнике, запечатлевая их в памяти. Пятый и шестой, уже совсем близко. Я захлопнула ежедневник и убрала его в ящик. Седьмой и восьмой, почти совсем у двери. Я неслышно задвинула ящик. Девятый и десятый — я сделала один широкий шаг от стола, двигаясь на мысочках. Одиннадцатый — дверь открылась. Я стояла посреди приёмной, где он меня и оставил, и улыбалась. Он улыбнулся в ответ.

— Можете идти, фрау Фридманн. Герр обергруппенфюрер вам завтра даст знать, если ему потребуются какие бы то ни было разъяснения.

— Спасибо и доброго вам вечера.

— Благодарю, и вам также.

Я покинула приёмную Гейдриха с хитрой ухмылкой и копией его расписания в кармане. Да, вечер действительно был добрым!

Вена, апрель 1942-го

Мы вот уже час ехали за пределами города, а группенфюрер Кальтенбруннер так и не говорил мне, куда мы направлялись. Казалось, он пребывал в весьма хорошем настроении с того момента, как встретил меня на вокзале, но на все мои вопросы продолжал отвечать, что я должна набраться терпения для моего предстоящего «сюрприза». Я понятия не имела, о чем он говорил, но сам он похоже был очень по этому поводу рад.

Я всё ещё не до конца оправилась от двух недавних событий, произошедших на пути из Берлина в Вену: во-первых, на перроне я встретила Макса Штерна. Он был другом и коллегой Генриха из СД и женат на моей лучшей подруге, Урсуле. Он ехал по делам офиса с какой-то документацией и сильно удивился, увидев меня на вокзале. Мне пришлось соврать, что у меня были личные дела в австрийской столице. Другим событием было то, что наш поезд едва не сошёл с рельс, как только мы покинули Берлин.

Когда поезд только начал набирать ход, Макс и я шли через вагон второго класса к его купе, которое он галантно предложил мне разделить с ним, чтобы я не скучала в пути. И тут вдруг поезд так резко затормозил, что я едва не упала на какого-то престарелого господина, если бы Макс вовремя меня не поймал. Другим пассажирам не так повезло, и они всё же попадали на своих соседей, сидящих напротив. Половина чемоданов также упала сверху, чудом не угодив нам по головам. Когда первоначальный шок прошёл, все начали подбирать упавший багаж, кляня на чем свет стоит машиниста, хотя как оказалось позже, его вины здесь как раз не было — кто-то забыл перевести стрелку на линии.