Девственницы - [53]

— Я не знаю, что делать! Что мне делать?

— Лилли, вспомни о крольчихах. Ты ведь принимала роды у крольчих… — Дороти схватила полотенце в клетку и сунула в рот, чтобы не закричать.

Лилли взяла фонарик и повесила его на гвоздь, где раньше висело зеркало. Луч света падал на ноги Дороти, оставляя лицо в тени. Лилли села на корточки и осторожно откинула покрывало.

— Головка! Показалась головка! Ой, Дороти, давай я лучше сбегаю и кого-нибудь приведу!

Дороти вытащила изо рта полотенце.

— Оставайся на месте, мать твою! Лилли, ты мне нужна… — Она снова упала на землю. — Я не знаю, когда надо тужиться, я ничего не знаю! — Дороти подняла ноги и застонала; стон, казалось, одновременно исходил от земли, дерева и самой Дороти.

— Господи! — прошептала Лилли. — Тужься, Дороти! Тужься!

Дороти натужилась изо всех сил, откинув голову назад. Теперь, когда дуб сбросил листву, она увидела сквозь сплетение голых ветвей первые проблески звезд. Боль снова усилилась, но на сей раз она сопровождалась ужасным оцепенением, которое охватило тело, как наркозом. Боль захватила и разум Дороти, и тело, и ничего не оставалось делать, кроме как выносить ее.

Она прислонилась спиной к стволу дуба и схватилась руками за березовые ветки, которые полгода назад Тот и Стейси вплетали в стены шалаша. Они казались гладкими и прочными.

На сей раз схватка продолжалась дольше, и ее охватило горячее желание поскорее вытолкнуть ребенка из своего тела. Если она сумеет его вытолкнуть, все закончится. Она снова напряглась и закричала. Ее крики как будто поднимались ввысь по дереву, по веткам и выше, к звездам. Наверху проснулись птицы и вспорхнули вверх светлой волной, отчетливо видной на фоне темного неба.

Лилли, всхлипывая, сидела и заглядывала Дороти между ногами.

— У тебя мальчик, Дороти! Маленький мальчик… Но чем перерезать пуповину? У нас ничего нет!

Дороти передернуло; она с трудом показала на коробку между корнями:

— Реликвии, Лилли. В коробке есть нож и веревка.

Лилли отбросила крышку и вытащила из коробки перочинный нож и моток шпагата. Она отрезала два куска шпагата и туго перевязала пуповину в двух местах. Потом взяла нож и попробовала его остроту на подушечке своего пальца.

— Погоди, — сказала Дороти. — Дай его мне.

Новорожденный, весь в крови и грязи, пару раз булькнул и огласил воздух первыми криками. Лилли вытерла ему ротик и носик подолом юбки и передала малыша Дороти. Та положила его себе на грудь — ею руководил древний инстинкт, знание, на много веков старше ее самой.

— Дороти, вас обоих надо отправить в больницу. Просто на всякий случай.

Дороти поцеловала малыша в лобик и покачала головой.

— Нет, Лилли. Прошу тебя, сделай для меня еще кое-что. — Она завернула ребенка в клетчатое банное полотенце и передала подруге. — Отнеси его куда-нибудь в такое место, чтобы его нашли.

— Куда?

Дороти села, опершись спиной на ствол дуба.

— Отнеси его к клубу. Там его обязательно найдут.

— А как же ты?

— Со мной все будет в порядке. — Она подняла с земли вязаное покрывало, сложила вдвое и протянула Лилли. — Вот, закутай его. Он не должен замерзнуть.

Лилли взяла ребенка и, порывшись в кармане, достала перышко Симуса. Она засунула его глубоко в складки пестрого радужного покрывала.

Элейн Томпсон выволокла из багажника своего «рейпьера» большую, но легкую коробку бумажных гвоздик. День угасал, и в небе над клубом проступила россыпь звезд. Луны не было, но парковку освещали прожекторы, омывая детскую площадку яркими желтыми и синими лучами. Нести огромную коробку в руках было неудобно; Элейн поставила ее на землю и стала подпихивать ногой ко входу в общественный центр жилого квартала Бишопс-Крофт.

О'Фланнери внутри организовали настоящий бар. Миссис О'Фланнери деловито протирала стаканы, а ее муж деловито пил пиво. Гирлянды красных и зеленых лампочек обвивали краники бочонков, укрепленных над барной стойкой. Миссис О'Фланнери закрепила болтающийся конец клейкой лентой, прикрепив другой ее конец к пластмассовому оленю на полке с грушевым сидром «Бейбишам». Мистер О'Фланнери, с блаженной улыбкой на лице, подвинул свой стакан под краник бочки с «Хайнекеном» и потянулся к насосу. Жена хлопнула его по руке и взяла стакан.

— Шон О'Фланнери! Сейчас без десяти семь, а ты уже принял на грудь целых три пинты пива. У нас весь вечер впереди! — Она сполоснула кружку под краном, дернула кольцо верх на банке имбирного пива и сунула мужу. Потом подняла голову и увидела Элейн, которая носком ноги впихивала в дверь коробку. — А, Шон, вот и наш собственный дизайнер интерьера! — Она выбежала из-за стойки и подхватила коробку с земли своими пухлыми руками. — Куда ее ставить, дорогая?

Элейн показала на длинный ряд столов у сцены, на которой был установлен рождественский вертеп в натуральную величину.

— Вон туда. Спасибо, Вероника.

Миссис О'Фланнери подтащила коробку к сцене и поставила на средний стол.

— Ну, — спросила она, — чем мне помочь?

— Ничем, ты и так столько сделала. Отсюда я их и сама достану.

— Как скажешь, дорогая. Что поделывают две твои красавицы дочки? Небось волнуются из-за праздника? — Миссис О'Фланнери открыла коробку и начала выкладывать розовые и красные бумажные гвоздики, бросая их через произвольные промежутки на пустом столе.