Девочки с Венеры, а мальчики… с дуба рухнули? - [2]

- Ах, мне так неловко, что мы доставили вам столько хлопот. Не желаете пройти и выпить чашечку кофе?

Ужас. Теперь полицейские подумают, что у нас не семья, а бордель какой-то. Но, представьте, инспектор расплылся в улыбке и говорит маме:

- Вы очень любезны, мадам, но нам пора. Мало ли еще в городе других опасных котов и людей.

Я многозначительно посмотрела на рваные штаны констебля и взяла из его рук дрыгающийся мешок.

Когда полицейские ушли, мама начала рвать и метать, угрожая выкинуть Ангуса на улицу.

- Отлично, мамочка. Ты лишаешь меня самого дорогого. Сначала любимого парня, потом любимого кота. Ты эгоистка. Я не могу бросить Робби. Он секс-символ и требует постоянного контроля.

Но мама молча ушла к себе в комнату.

Ангус гордо вылез из мешка и пошел на кухню подкрепиться. Он урчал как пушистый мотор и был очень доволен жизнью. Потом на кухню приволоклась Либби - в пижамке и со своим любимым «одеялком» - это она так называет мамин старый гигантских размеров бюстгальтер. Подгузник у Либби сполз, проник под штанину и превратился в пухлый наколенник. Не хватало еще, чтобы она тут наложила в штаны.

- Либби, пойди к маме, пусть она поправит тебе подгузник, - говорю.

- Плахой мальчик, - сказала мне Либби, поцеловала Ангуса в нос и потащила его к себе в комнату.

И как он ей такое позволяет, ума не приложу! Он мне вчера чуть руку не откусил, когда я хотела помыть его миску с остатками еды.

Понедельник, 19 июля

11.00

Я в полном ауте. Прошло уже полтора дня с тех пор, как мы поцеловались с Б.Л, и у меня началась поцелуйная ломка* (См. «Джорджиальные словечки») - губы сами собираются бантиком.

Как бы мне увильнуть от поездки в Новую Зеландию? Я уже начала принимать меры - устроила голодную забастовку (не считая одного «Джемми Доджерс») (См. «Джорджиальные словечки»).

14.00

Звонит телефон. Мама орет из ванной:

- Джи, сними трубку. А я ей в ответ:

- Можно быть чистым снаружи, но грязным внутри!

- Джорджия, сними трубку! - сердито повторяет мама.

С трудом поднимаю себя с кровати, плетусь вниз к телефону:

- Алло, отель Разбитых Сердец слушает. А в ответ только треск, шипение и завывание…

- Алло! Алло! - ору я.

И вдруг откуда-то издалека доносится:

- Черт!

Это голос моего отца (я еще называю его фати (от немецкого «фатер»). Фати звонит нам из Новой Зеландии, и, как всегда, он не в духе.

- Джорджи, что ты кричишь? У меня чуть барабанные перепонки не лопнули.

- А ты что молчишь? - возмущаюсь я.

- Неправда, я с тобой поздоровался.

- А я не слышала.

- Потому что ты кричала.

- Я не кричала, а говорила «алло», - огрызнулась я. - Я не могу одновременно говорить и слушать.

- А вот у нормальных людей это получается.

Ну вот, опять пошло-поехало, все у него не так.

- Мама в ванной, - говорю я.

- Ты хоть меня узнала? Помнишь меня?

- Помню. Ты такой… толстопузик со смешными усами.

- Джорджи! Ты меня удивляешь. Не груби отцу и позови маму. И чему вас только в школе учат!

Я убрала трубку от уха и крикнула:

- Мутти, там какой-то дяденька звонит, утверждает, что он мой фати, но что-то я сомневаюсь, уж больно он ворчит.

Мама вышла из ванной в трусах и лифчике, волосы мокрые. Да-а, ну и грудь у моей мамочки, как ее не заносит на поворотах.

- Предупреждаю, что у меня трудный возраст, который называется нежным, - говорю я и передаю маме трубку. И под ее сердитый взгляд ухожу к себе и слышу:

- Здравствуй, любимый. Что? Да знаю… Да, я знаю… И не говори. Теперь понимаешь, каково мне с ней? Просто кошмар…

Очень мило. Между прочим, никто не просил производить меня на свет. Да и появилась-то я только потому, что мои родители… Даже представить противно.

У меня в комнате

14.10

Их разговор слышен даже отсюда:

- Я знаю, Боб… Я знаю, знаю… Знаю… И о чем это они? Я кричу из комнаты:

- Предупреди его, что я никуда не поеду!

Наверное, отец услышал мои слова, потому что в трубке раздался громкий писк. Ну и буйный же у меня папочка. Однажды я потихоньку добавила в его пиво «Лагер» пену для бритья, но отец не понял юмора, орал как резаный: «Дура!» и все такое. Он что, не понимает, как это отразится на моем здоровье и что потом ему же придется выложить за лечение кучу бабок. Если только я прежде не склею ласты.

14.30

Упорно не снимаю пижаму, слушаю грустную музыку.

На пороге нарисовалась мама:

- Можно?

- Нет.

Но она присела на краешек кровати и погладила мою ногу.

- Ууу… - протянула я и отвернулась.

- Солнышко, - сказала мама, - да, у тебя трудный возраст… Но это шанс, понимаешь? У твоего отца все пойдет по-другому.

- Что у него пойдет по-другому? Он что, похудел? Или сбрил усы? Нет. Он все равно останется толстым и усатым, тебя же это устраивает. Так что пускай возвращается.

- Джорджия, не груби, это не смешно.

- Очень даже смешно.

- Нет, не смешно.

- А кто смеялся, когда Либби назвала соседа дрочилой?

- Либби всего три года, и она не знает значения всех слов, для нее оно такое же, как «папа», например. Слушай, постарайся воспринять нашу поездку как приключение.

- Это как если бы я пошла в школу и попала под автобус?

- Ну да… Черт, да нет же! Джорджи, пожалей ты свою мамочку.

Я промолчала.

- Пойми, наш папа не может найти здесь достойной работы. А ведь он должен думать о своей семье.