Девочка в гараже - [88]

Едва эти слова вырвались у меня, я спохватилась: то есть? Что это? И что дальше? Но я по-прежнему сидела с таким видом, будто знаю, что говорю.

– Что? Мерк, вы о чем? – отозвалось несколько голосов.

Я повторила:

– Сколько среди вас матерей?

Уверенность нарастала. Их вопрос удивил так же, как и меня. Но гораздо сильнее меня удивил ответ. Они поднимали руки. Сперва несколько, потом еще, и под моим растерянным взглядом руки подняли почти все, кто был в камере. А я и не знала. И их лица смягчались: они вспоминали, кем были, прежде чем попали в тюрьму. И я им сострадала, всем сердцем.

– Ясно, – кивнула я и тоже подняла руку. – И я тоже мать.

И в этот момент между нами возникли необъяснимые узы.

– А почему вы спрашиваете? – тихо выговорила одна девушка. И тогда Бог даровал мне все необходимые слова.

– Видите вон те окна? – Я указала на ряд наглухо запертых окон, через которые мы видели бледно-желтую шлакоблочную стену коридора. – Посмотрите на них. – (И все посмотрели!) – Что, если бы ваши дети стояли сейчас за этими окнами? И смотрели, что происходит в этой камере?

Следует понять: когда Бог дает весть, которую требуется передать дословно, Он чему-то нас учит. Я вспомнила о Кортни, оставшейся дома, и о ее родной матери в тюрьме Вайоминга. Бог был рядом со мной. Этот миг был важен и для меня, и для моих слушателей. У меня дрогнуло сердце. Эти общие узы глубоко растрогали меня. Нас связало материнство. Заключенные молчали. А потом, к моему изумлению, некоторые расплакались.

– Если бы ваши дети стояли там и смотрели, кого бы они увидели? Думаю, многие из вас уже хорошо меня знают. Я обращаюсь к вам «леди», правильно? Я вас не оскорбляю. Я говорю: «Леди, пора запирать двери», «леди, пора обедать». Потому что вы в первую очередь леди. Вы женщины. Бог сотворил вас такими. А если бы ваши дети заглянули сюда, кого бы они увидели? На каких мам они бы смотрели? Вы себя видели пять минут тому назад? Вы поддались на провокацию, чуть не обрекли себя на строгую изоляцию, еще немного – и вы позволили бы Миллер поднять вас на бунт. Вы допустили подобное от нее – так чему же вы хотите научить детей? Прямо сейчас вам дают право решать. Надзирательница вскоре вернется, и вам предстоит делать выбор: либо быть такими, какими она вас считает, либо такими, какие вы на самом деле. Не позволяйте ей диктовать вам, кто вы! Никому не разрешайте решать это за вас! Выбирать вам. Вы можете сделать выбор в пользу вежливости и самообладания, – я снова умолкла – так, для эффекта. Теперь я понимала замысел Бога. – А знаете что? Я хочу вас кое о чем попросить. Сядьте все на свои койки.

И почти все они начали усаживаться! Я была поражена.

– Что дальше, Мерк?

– Теперь сделайте кое-что вместе со мной, – я спрыгнула со стола, сделала преувеличенно глубокий вдох и медленно выпустила воздух. – Ну же! Давайте, вместе! – подбодрила я, улыбнулась и увидела ответные улыбки. Я сделала еще один преувеличенный вдох, и теперь почти вся камера, полная женщин, дышала в унисон со мной.

– Я хочу, чтобы вы глубоко дышали. Так вы не забудете о том, что владеете собой. Итак, когда вернется Миллер, я уйду. А вы, леди, сможете взять себя в руки. И тогда вы не утратите самообладания. Не позволите надзирателю довести вас до мятежа и не поплатитесь за это. А значит, вы не лишитесь свиданий. А завтра, кстати, день посещений.

Я сделала паузу, давая им вспомнить о близких, которых они увидят на следующий день – если сохранят самообладание.

– Вот так. Мы договорились?

– Договорились, Мерк. Мы договорились.

Вдруг я увидела, что все смотрят куда-то мне за спину. Стало ясно: они заметили через окошки в дверях, что сюда идет Миллер. Она вошла в общую камеру, я отступила. Потрясение и растерянность на ее лице видели мы все – и матери-заключенные, и я. Все молчали, пока она медленно обводила взглядом комнату. Я заметила, что многие слегка улыбались. Миллер не понимала, почему – но они понимали. И понимала я. Бог в Его мудрости и через мои слова даровал им покой.

Забавно было смотреть, как меняется выражение лица Миллер. Она обернулась ко мне и спросила:

– Что вы с ними сделали?

– Ничего, – ответила я. – Мы просто немного поговорили об уважении – верно, леди?

– Да, Мерк, – послышались голоса.

– И благодаря этому уважению с вами будет все в порядке.

Миллер переводила взгляд то на меня, то на них. И она явно хотела сказать: «Что вы сделали?»

Выйдя из камеры, я медленно подошла к окнам. Миллер не сводила с меня глаз. Несколько минут я стояла в коридоре. Сто пятьдесят спокойных женщин улыбались мне и отвечали взглядами. Я пару раз вздохнула – преувеличенно глубоко – и все рассмеялись. Миллер была явно озадачена. Замечательно! Несколько минут назад я вошла в эту дверь с мыслью: чему быть, того не миновать. Никогда раньше я не видела заключенных в такой ярости.

А теперь только посмотрите на них! Господи! Я никогда еще не видела, чтобы все они так смеялись. Никогда не воспринимала их как полную комнату матерей.

26. Кортни

В пустыне, как мы со временем убедились, можно было вести столь же насыщенную и исполненную смысла жизнь, как в Каспере. Я видела, как Бог испытывает наши души, используя время, проведенное нами на новом месте. Как всегда, роли жены и матери меня радовали. Мы видели, что успешно развиваемся как семья. Работа в Эстрейе, как когда-то – мое служение в Центре помощи и «Миссии спасения», – не давала мне отвлечься от наблюдений за неисповедимыми путями Господа. Я пользовалась тем, что мне даровали, и постигала безграничную Божью милость. Оказалось, что мы с Элом, несмотря на наш чрезвычайно плотный график, могли уделять больше внимания друг другу: Хелен и Чарльз становились все более самостоятельными. Но какими бы щедрыми ни были все эти блага, мы не могли отрицать один простой факт: мы тосковали по нашему дому в Вайоминге.