Девочка с персиками - [55]

"As the British Physician Sir William Osler said, one of things that separates man from the animals is his desire to take drugs.

When was the last time you saw a Chimpanzee in a Heurige? Or an

Orang Utan drinking a glass of Sturm?" (Как отмечал британский физиолог Уильям Ослер, одним из признаков, отличающим гуманоида от животных, является желание принимать наркотики. Когда вы в последний раз видели шимпанзе в хойриге? Или орангутанга, пьющего стакан штурма?)

Публика похохатывала. Наглядным примером сказанного выступала всятая троица истинных гуманоидов – пьяные в сосиску Преподобный,

Перверт и Барыгин. Причем Барыгин был пьян меньше всех, Перверт больше всех, а Преподобный был где-то посередине. Барыгин был с фотоаппаратом. Преподобный с бутылкой виски. Не знаю, как его пропустили на входе. Наверное, он ее прятал.

– Мы затоварились на Техникерштрассе в российском торгпредстве, – сказал святой отец в джинсах, протягивая мне бутылку.

– Нет, спасибо, не надо.

– Техникерштрассе – это маленький рай! – продолжал Батюшкаф.

– Да, я тоже люблю это место.

– Хорошо, что туда не пускают австрийцев!

– Конечно, это же территория России.

– И алкоголь там дьюти-фри.

– Кстати, Шварценбергплац целых десять лет назывался площадью

Сталина, в период советской оккупации с 1945 по 1955 годы. А теперь мы устраиваем здесь выступление голых поэтов! – сказал я Перверту, чтоб поддержать знакомство.

Не оценив моего восторга, пьяный Перверт отнял у Батюшкафа бутылку и приставил ко рту, смачно пуская туда густые слюни. "Как хорошо, что я к ней не приложился", – подумал я, – "не то бы меня сейчас вырвало".

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Spider Dance. Демарш Перверта. Моцарт и Сальери.

После лекции голого психиатра свет должен был погаснуть. В глубине зала на ступенях подиума предстояло развернуться перформансу под названием "Spider Dance" (танец пауков), успешно зарекомендовавшему себя в Петербурге и Лондоне. Впервые мы станцевали его в "Манеже" в 1997 году, а затем на следующий год повторили на День Рождения Шекспира в театре Ай-Си-Эй. Когда мы падали вниз с двухметровой высоты, я сломал мои любимые синие очки.

Но успех был полным.

"They are coming" – разлилось по публике, в панике отхлынувшей от нас, идущих генеральским шагом под музыку Чайковского. Встряхивая яйцами, мы с Ивом и Тимом отбросили толпу зрителей метров на десять, а затем снова попятились назад, влезли на подиум и под удары гонга друг за другом попадали вниз. Мы танцевали под "Танец маленьких лебедей" из "Лебединого озера", раскоряками, опираясь на руки и ноги, выпятив вверх животы. Все трое длинноволосые, высоко закидывая ноги.

Хождение паучьим шагом требовало серьезной тренировки. Это были элементы русского языческого танца, приуроченного к весеннему севу и оплодотворению матери-земли, который обычно танцевали деревенские мужики-язычники, в то время, как бабы и дети лишь созерцали.

Языческие традиции вместе с матом – священным языком культа религиозного оплодотворения матери-земли, были затем запрещены православной церковью, их исполнение жесточайшим образом преследовалось. В память об этом мы расписали друг друга крестами.

Танцу сопутствовал народный фольклор, собранный нами на границе

Псковской и Новгородской области. Собирали с трудом, по слову, по фразе. Все, что передавалось в устной традиции от отцов к детям на протяжении многих веков.

Фразы мы повторяли по кругу, заканчивая все трехкратным сакральным заклинанием – "еб твою мать, еб твою мать, еб твое мать".

"Солнце взошло ясное" – провозглашал я.

"Солнце взошло ясное" – повторял Гадаски.

"Как пизда красное" – добавлял Ив.

"Хуй вам в жопу, козлы ебаные" – возвещал я.

"Будет сев хороший, заебись сев будет, невъебенный" – продолжал

Гадаски.

"Дождик пройдет ебаный, нассыт в землю-матушку" – подхватывал Ив.

"Я два года поле пахал, говном удобрял, говнецом сырым, говнецом вонючим" – заявлял я.

"Плуг навострял, хуй залуплял" – рецитировал Гадаски.

"Хуй дрочил, серп точил" – вторил ему Ив.

"Хуем трясти – колосья колосить" – завывал я.

"Колосья колосить – хуем дребендеть" – подвывал Гадаски.

"Пизду лизал – правду сказал" – подводил итог Ив.

"Еб твою мать, еб твою мать, еб твою мать" – орали мы в один голос.

И тут включалась музыка.

Но в этот раз музыка не включилась. Кексанул техник. После декламации сакрального текста, который многие в зале поняли без перевода, поскольку в Вене очень много славян – сербов, чехов, поляков, словаков, хорватов, болгар, македонцев и прочих, которым хорошо знакома праславянская языческая терминология, записи танца маленьких лебедей не последовало. Мы переглянулись и начали ползать без музыки. Это продолжалось пару минут. Затем – бум! Чайковский!

Мы спустились вниз, построились в линию и пошли на зал. Народ отхлынул. Я шел по левому флангу, Ив впереди, Гадаски по правому.

– Суки! – услышал я громкий крик, заметив краем глаза, что на правом фланге происходит какая-то потасовка. – Пустите меня! Бля! На хуй! Уроды!

Но я не сбавил генеральского шага, высоко подкидывая яйца в погоне за какими-то визжащими девками. А затем мы отступали назад.

Уже за кулисами я услышал восхищенный рев публики.