Девочка с персиками - [46]

Tomato" (голубой помидор), находившуюся на моей улице недалеко от дома.

– Подходящее названье у этой пивной, – шутил Ив. – Голубые помидоры – это сейчас мои яйца!

Врач запретил Иву сношаться. До полного выздоровления. Ив был несчастен. Но меня волновало другое.

– Как же ты будешь выступать в Бургтеатре? – спросил его я. -

Ведь ты к тому времени еще явно не вылечишься!

– Не бойся, этого никто не заметит! Бородавки – они ведь такие маленькие…

– А что ты будешь делать, когда мы начнем фотографировать баб?

– Я буду смотреть, как ты это делаешь. Могу ставить свет.

– А дрочить-то тебе хоть можно?

– Думаю, можно.

– Спроси у доктора!

– Я буду дрочить без спроса…

– Тогда надо искать студию и начинать работу.

Найти студию оказалось непросто. Я смотрел объявления в

"Фальтере" и в академии. Но ничего подходящего не попадалось. Мы даже дали объявление сами, указав, что нам надо.

Вдруг мне позвонила какая-то тетка.

– У меня есть для вас отличное помещение, но только на три недели

– до конца месяца. Зато недорого.

– Где?

– В пятом районе, на Гартенгассе.

– Когда можно его посмотреть?

– В любое время.

– Мы сейчас приедем!

Помещение оказалось просторной трехкомнатной квартирой на втором этаже, выходящей главными окнами на женский монастырь, зажатый между домов квартала. Деревья монастырского сада уже почти облетели и сквозь полуголые ветви из глубины средневековых стен выглядывали бойницы монашеских окон.

Тетка переезжала. Договор заканчивался у нее в конце ноября, но она уже вывезла вещи и предлагала нам попользоваться квартирой оставшиеся до окончания срока аренды три недели. Квартира была роскошной, с высокими потолками, белыми стенами и совершенно без мебели. Только в одной комнате на полу валялся старый одинарный матрас, а в углу стояло мягкое кресло.

– Мне здесь нравится! – заявил Ив.

– Именно то, что нам надо.

– Я могу здесь даже пожить.

– А тебя не будут смущать взгляды монахинь? Окна ведь без занавесок?

– Нет, пусть смотрят, как я здесь буду дрочить.

– Думаю, они не только этого насмотрятся!

Мы тут же ударили по рукам с хозяйкой и остались с Ивом в квартире.

– Надо скорей начинать! – решительно сказал Ив.

– Тогда мы сразу же позвоним Гудрону, она уже несколько недель названивает мне ежедневно.

– Так хочет фотографироваться?

– Или же страдает острым недоебитом…

– Дай мне ее номер!

Номер Гудрон хранился у меня в записной книжке мобильного телефона.

– Странное у девушки имя, – пробормотал я, листая книжку.

– Ничего странного, имя обычное, немецкое.

– Может в Германии и обычное, а в Вене я первый раз такое встречаю. Звучит как какой-нибудь стройматериал. Гудрон, это же дорожное покрытие!

– Какая тебе разница? Она что, немка?

– Кажется, она из Тироля.

– Похоже, она тебе о себе уже все рассказала!

– Вот номер, звони! Скажи, что ты мой ассистент.

– Гудрон? Меня зовут Ив! Мы будем тебя фотографировать! Давай, приходи сюда! Сейчас скажу адрес! Эй, Толстой, какой здесь адрес?

– Давай лучше пусть она придет завтра, у нас ведь нет с собой камеры!

– Говори адрес, она хочет прийти сейчас!

– Ох, еб твою мать! Что же нам с ней делать?

Оказалось, что Гудрон живет неподалеку, на одной из соседних улиц. Минут через пятнадцать она уже восседала в нашем кресле. Мы договорились встретиться в субботу, чтобы вместе зайти на рынок за овощами и фруктами, поскольку Гудрон мечтала, чтобы ее поснимали с огурцами, кабачками и баклажанами.

Затем я простился, так как мне надо было завтра рано вставать на работу, оставив девушку с Ивом, посмеиваясь про себя абсурдности его положения.

Ив сказал, что он будет теперь жить в студии. Я же хотел побыть немного без гостей, наедине с собой, чтобы собраться с мыслями для предстоящего выступления в Литературхаусе, мне надо было еще написать несколько стихотворений и подстричь хуй. На юбилейное выступление винцайлеров грозилось прийти много народу. Должен был быть и доктор Унхер – литературный шеф Бундескацлерамта, и еще пара важных людей.

В Литературхаус я пригласил всех, кого только мог пригласить. Это было солидное учреждение, в котором еще никто не выступал голым. Я был миссионером, распространявшим Голую Поэзию по миру и основателем самого движения. Я был завоевателем неприступных цитаделей культурного консерватизма – Центрального Выставочного Зала "Манеж" в

Санкт-Петербурге, Мемориального музея Анны Мохнатовой в Фонтанном доме, лондонского Ай-Си-Эй, венских Кюнстлерхауса, Литературхауса и

Бургтеатра.

Я уже думал о том, что бы написать серьезную книгу, историю своей борьбы за завоевание современной литературы, а также искусства под скромным названием – "Власть хуя" (The Power of the Cock).

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Снегодождь. Потрясание яйцами потрясает публику. Снова блины.

Ив должен быть прийти в Литературхас сам, а Будилова я должен был забрать по дороге – на углу Марияхильфер и Нойбаугассе, где он обычно играл на своей гармони. В половине седьмого. Погода испортилась, сухие ясные дни сменил затяжной дождь. Однако Будилов играл и в плохую погоду, спрятавшись под козырек какого-нибудь гешефта или стоя в подворотне. Но в этот раз его нигде не было. Я заглянул во все углы, но Будилова не нашел.