Девочка с персиками - [36]

– Может мне тогда в Зальцбург поехать?

– Тогда уж едь в Мюнхен, там можно в монастыре остановиться, бесплатно. Я владыке Марку могу позвонить, чтоб он тебя принял.

Кормят там тоже. Причем до отвала. Места красивые, парки кругом, птицы поют. Только пить там тебе не позволят, сразу выгонят.

– Так я и не хочу пить! Хочу из запоя выйти!

– Монастырь для этого как раз то, что нужно. Будят в четыре утра.

Служба до восьми. Затем трапеза. Затем свободное время до пяти.

Затем опять трапеза и служба.

– Может действительно поехать?

– Конечно. Отдохнешь, отъешься. Денег подзаработаешь.

– Главное, что там нет Карин!

– Ну, так что, позвонить архиепископу Марку?

– Я подумаю. До завтра. А сейчас за пивом схожу.

Пока Будилов бегал за пивом, мне удалось дозвониться в Лондон

Стефану Приебе. Он был ужасно рад моему звонку. Я сразу же выложил ему суть проблемы. Доктор Приеба пришел в восторг от самой сути мероприятия и обещал решить мою проблему в ближайшие дни. "У нас работают прогрессивные современные доктора" – заявил мне он, – "я немедленно переговорю по этому поводу с доктором Рерихтом – молодым стажером из Германии, уверен, что он согласится. Доктор Рерихт очень талантлив, он хороший оратор, прекрасно выступает, и мог бы подготовить великолепную лекцию для Бургтеатра, причем на немецком языке".

Я сразу же перезвонил косой Клавке и поспешил ее обрадовать. С вернувшимся из супермаркета Будиловым, затоваренным экспортным чешским пивом, мы тут же обмыли частичное разрешение сразу двух сложных проблем. Затем мы выпили за прекрасное солнечное осеннее утро, за жизнь, которая вновь была прекрасной, за предстоящий поход на блины и за грядущую поездку Будилова в мюнхенский монастырь.

К вечеру Будилов уже еле ходил. Я даже подумывал оставить его дома и поехать на блины самому, но он хотел ехать со мной, ему хотелось ебаться, поскольку Бланка так ему и не дала. Сучка, она играла какие-то дешевые игры во влюбленность и верность. Она целиком нацелилась на меня и блюла некие глупые принципы, демонстрируя совершенно несвойственную ей моногамию. Это меня раздражало.

После своего первого визита в Вену весной-летом 1997 года художник Будилов сильно изменился физически. На едком дешевом вине, которое он пил тогда литрами, словно воду, он заработал язву, которая весьма некстати прободелась в поезде после съеденного ведра кислых вишен, купленных им в Будапеште в качестве дорожного провианта. Уже дожирая последние вишни, он понял, что ему приходит пиздец, и потерял сознание. Его сняли с поезда в украинском городе

Воловце-Подольском и срочно прооперировали.

Он выжил. Запомнил лицо хирурга, склонившегося над ним перед операцией. Чей-то голос вдали – "Москаль? То нехай здыхае!". И вопрос доброго доктора – "Гроши йэ? Без грошей ризаты не буду!".

"йэ-йэ…" – из последних сил выдавил Будилов и достал припрятанные в подошве ботика 150 баксов, которые и спасли ему жизнь.

На животе Будилова остались глубокие шрамы, а самого его довольно сильно согнуло. Был он уже не тем толстым Вовкой Будиловым, как прежде, а жилистым глистообразным ублюдком невысокого роста с длинным, похожим на хуй шнобелем, уныло висящим на изможденном перестройкой лице. Однако же в своей неуемной ебливости оставался он прежним Будиловым-Мудиловым. Ебунцовые мысли кружили ему голову при виде почти каждой ебабельной бабы. Иногда ему нравились даже старухи, и он по пьяни начинал делать им непристойные предложения.

Пока мы ехали в вечернем метро, он успел схватить за коленку дряхлую австрийскую бабушку к ее неописуемому ужасу и объясниться ей в любви по-русски. Я имею ввиду – на русском языке. Я переводил, но не все, переводить все у меня не повернулся бы язык. "Выходи за меня замуж, карга" – страстно говорил он, – "я тебя заебу до смерти, а потом получу твое наследство". Затем он захотел показать ей свой хуй, чтобы она смогла его потрогать и убедиться, что он у него на нее стоит. Мы вылезли из вагона на остановке "Верингерштрассе", а поезд умчал впавшую в полуобморочное состояние охуевшую австрийскую бабушку дальше навстречу новым эротическим приключениям ее угасающей жизни.

На блинах, которые Ольга регулярно устраивала по вторникам для гостей-женихов, мы оказались единственными блядунами. С чем это было связано, я не знаю. Возможно, на нас имелись особые виды и поэтому больше никого не приглашали. Вернее виды на моего приятеля, поскольку у меня уже были шашни с Бланкой. Девки рядком сидели на кухне. Ольга жарила блины. Пили вино. Пиздели о разной ерунде. Я объяснял Будилову о чем базар, поскольку он не понимал ни слова.

Вдруг кухонная дверь отворилась и на пороге появилась девушка огромных размеров и огромного роста. Она не была жирной, просто она была здоровой датской бабенцией по имени Элизабет лет тридцати от роду.

При появлении Элизабет Будилов просто опезденел. А она флегматично села на стул, закинув одну обутую в тапок ногу на другую. Из-под ее недлинного платья белым дрожжевым тестом вывалились огромные гладкие ляхи без единого волоска. Размер ноги был гаргантюанский. Мы с Будиловым переглянулись. Я понял, что выбор сделан.