Девочка с персиками - [26]

Так я остался без места и без диплома.

В то тихое воскресное утро, когда Будилов еще пилил на поезде в

Вену по безрадостным просторам южной промышленной Польши, исписанной графиттями с названиями западных панк-групп типа – "KISS" и

"Rammstein", мне позвонила какая-то женщина и предложила зайти к ней в гости. Время мне позволяло. Она жила на Нойбаугассе, имея ателье в том же доме. Она тоже была фотографом. Она предлагала пообщаться в качестве фотографов в связи с моим проектом. Я принял ее приглашение из любопытства и через какое-то время уже сидел у нее в студии.

Как женщина она была не в моем вкусе. Ей было уже под сорок. Но две ее дочери, фотографии которых висели по стенам, мне сразу понравились. Они были примерно в возрасте Лолиты и выглядели привлекательно.

– Почему вы не фотографируете их голыми? – спросил я.

– Мне не удобно это им предложить. Надо, чтобы это сделал кто-то другой. Нужен взгляд со стороны. Это самое главное.

– Вы имеете ввиду меня? Что ж, я могу сделать такой общий портрет

– вы все вместе голые. Можно купить много разных цветов и создать красивую инсталляцию.

– А как вас зовут? Я имею ввиду фамилию, – спросила она.

– Яременко-Толстой, – промямлил я, полагая, что она может закомплексовать на имени. – А вас?

– А меня Штраус-Вагнер!

Я осекся, решив, что она шутит. Она сказала, что работает фотографом в Фолькстеатре. Этому я тоже не поверил.

Я поспешно простился, сославшись на то, что мне надо спешить на вокзал, и выскочил в тишину воскресного города. До прибытия поезда оставался час, поэтому я решил прогуляться до Зюдбанхофа пешком.

Проходя мимо Фолькстеатра, я внимательно осмотрел афиши. На всех фотографиях сцен из спектаклей и на портретах актеров внизу стоял копирайт – Џ Strau?-Wagner…

Будилов из варшавского вагона не вышел. Он из него выпал. Вместе с Будиловым из вагона вывалились его картины, которые он с собою привез.

– А где Карин? – спросил он, опасливо озираясь по сторонам.

– Она ждет тебя дома.

– Это далеко? – поинтересовался Будилов.

– На Терезианумгассе – минут за десять дойдем.

Будилов привез с собою гармонь, на которой играл летом в

Норвегии, чтобы заработать денег.

– Буду играть на Марияхильферштрассе, – заявил он. – Там можно играть?

– Наверное, можно.

– У меня еще есть полбутылки водки, хочешь глоток?

– Давай!

Пока я пил из бутылки, Будилов прилег на асфальт.

– Ты что, собираешься здесь спать?

– Устал с дороги. Хочется полежать.

– Вставай, полежишь у Карин.

Я с трудом взвалил пьяного Будилова на плечи и, матерясь, поволок его по венским улицам вдоль Бельведера вместе с картинами и гармонью навстречу его новой судьбе.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Непредвиденные трудности. Юра выдает себя за психиатра.

К подготовке предстоящего мероприятия я подошел с лихорадочным энтузиазмом. Прежде всего, я пообещал Клавдии все, что она от меня хотела. Кучу перформансов, кучу голых поэтов и поэтесс, слайд-шоу, видео-показы, прочее. И, разумеется, голого лондонского психиатра

Карла Йенсена…

Конечно, у меня был подсознательный страх, что Йенсен может не согласиться, но я его в себе сознательно подавил. Мой страх имел под собой основания. Год назад, когда мы делали фестиваль в лондонском

Ай-Си-Эй, Карл Йенсен был ведущим британским специалистом по наркотикам, но у него еще не было теплого профессорского места в

Новой Зеландии, в сказочной далекой стране, где много солнца, девушек и диких обезьян.

В итоге сбылись самые худшие ожидания – Йенсен лететь в Вену отказывался. Мне нужно было сообщить об этом Клавдии. Я чувствовал, что это ее убьет, поскольку она уже пообещала Йенсена своему руководству. Им всем хотелось увидеть голого психиатра. Мы делили шкурку неубитого кролика, которого я пообещал вытащить из рукава.

Я был в отчаянии. В данной игре я определенным образом блефовал.

Мой блеф не удался. Но я был не виноват. Во всем был виноват

Гадаски. Это он подорвал устои лондонского клуба голых поэтов. Он женился и лег на дно. Он ничего не делал. Это он не смог уговорить

Йенсена, поскольку это был его контакт. А, может быть, он Йенсену и не звонил.

Все дело в том, что Йенсен был бывшим бой-френдом Габи – нынешней благоверной супруги Гадаски. Это она его тогда нам сосватала. Но затем мерзавец Гадаски нагло отшил Йенсена и женился на Габи. Тут я мог понять Йенсена. Ведь люди в своем поведении по-прежнему руководствуются элементарными убеждениями дикаря: если ты украл чужую жену – это благо, а если у тебя украли жену – это зло.

Проклятье! От ярости я был готов даже сам себя укусить! Как все в этой жизни ужасно запутано! И это все накануне генерального уточнения деталей, встречи с техническим персоналом, ди-джеями и дамой из пресс-офиса! Что я им скажу? Где я возьму им психиатра?

Может быть, надо позвонить в психбольницу Штайнхоф? Попросить их об экстренной помощи? Меня, скорее всего, могут понять неправильно.

После бессонной ночи и бесплодных раздумий я пошел прогуляться, оказавшись вскорости, неожиданно для себя, перед рестораном "Кент".

Мысль позавтракать пришла сама по себе. Я толкнул дверь, прошел через смрадную кухню, сеть коридоров, зал и оказался в уже знакомом мне внутреннем дворике. Там, у фонтана, уплетал кусок свежего турецкого хлеба Юра.