Девочка, с которой детям не разрешали водиться - [37]

Цветами я тоже запаслась – у меня был большой букет сирени, которую я с опасностью для жизни наворовала накануне вечером в городском парке. От волнения и в спешке я, к сожалению, нарвала очень короткие ветки, да к тому же мне пришлось спрятать их на ночь в гардероб, чтобы никто их не увидел. Поэтому букет получился не такой красивый, как мне бы хотелось.

На верхней площадке я нажала кнопку звонка, и маленькая женщина открыла мне дверь. У нее было чуть сморщенное лицо и большие карие глаза. Она сказала, что господина Самандера нет дома. Я чуть было не вздохнула с облегчением, но тут опять вспомнила про свою любовь, за которую надо бороться до последнего вздоха. И раз я уже пришла, я решила войти в переднюю. Здесь я села на стул и сказала, что подожду его. Маленькая женщина посмотрела на меня и спросила, какое у меня к нему дело; если не очень важное, то я могу сказать все ей – она фрау Саман-дер, его жена. Я сейчас же ответила, что у меня очень важное, важнее и быть не может.

Тогда женщина ушла в другую комнату, а у меня в желудке стало происходить что-то странное и постепенно начала затекать левая нога. В квартире было душно и тесно, слышалось непрерывное тиканье часов, а на стене висел лавровый венок с золотым бантом и портрет Тэо Самандера, на котором он с улыбкой поднимает бокал. Я никогда не думала, что у него есть жена, но теперь мне это было совершенно безразлично. Я обдумала все, что ему скажу: никогда ни одна женщина не полюбит его так страстно, как я. Он должен это понять.

Вернулась жена Тэо и спросила: «Может быть, ты выпьешь со мной чашечку чаю? Я даже не знаю, как тебя называть, на „ты“ или на „вы“. Я ответила ей совершенно спокойно и как взрослая, что пора бы в конце концов понять, что через три года я вырасту настолько, что смогу выйти замуж. Мне было очень жарко, надо было снять жакет, и от волнения я так и сделала, но в тот же миг моя юбка сползла вниз. Тогда я сказала, что мне страшно холодно, и опять надела жакет.

Мы пили чай, и я поперхнулась. В комнате было много красивых лавровых венков. Куда ни посмотришь, везде одни лавровые венки. На одной ленте было написано: «Божественному певцу». Я всегда знала, что он божественный. Мне жалко эту женщину, но, когда я выйду замуж за Тэо Самандера, мы возьмем с собой все лавровые венки.

Жена Тэо угощала меня хлебом с малиновым вареньем. Я с удовольствием поела бы, но боялась посадить пятно на скатерть и на Ренин костюм. Тогда жена Тэо сама сделала мне бутерброд. Я решила, что ей, пожалуй, можно будет оставить два-три лавровых венка.

Я рассказала ей о школе, а она мне сказала, что у ее мужа репетиция «Тристана». Она была такая милая, что мне захотелось оставить ей половину лавровых венков, ведь Тэо Самандеру все время будут дарить новые.

Вдруг раздался телефонный звонок, и жена Тэо сказала мне, что, к сожалению, ее муж не приедет домой после репетиции, а пойдет обедать в ресторан и оттуда сразу же на спектакль. Мне пришлось уйти. Жена Тэо очень любезно пригласила меня снова зайти в ближайшие дни.

На лестнице я решила, что мне вообще не надо никаких лавровых венков.

По правде говоря, мне вовсе не хочется снова идти к Тэо Самандеру. Я ведь уже сдержала свою клятву, теперь я хочу любить его только издали и видеть его ночью во сне.

Рена, слава богу, не спросила меня, какой подвиг я совершила. У нее и без того ужасно много забот. Но зато Элли все время приставала ко мне. Она еще до этого знала о моей страстной любви и восхищалась мной. Она делала за меня домашние задания по арифметике и отрывала лепестки у ромашки, чтобы гадать «любит, не любит». Я не могла ей рассказать, как все было на самом деле, потому что я ведь не стала его женой. Поэтому мне пришлось сказать ей, что я была у Тэо Самандера, и попросить, чтобы она меня больше ни о чем не спрашивала. Элли очень разволновалась и сейчас же спросила: «Ах, как я тебе завидую! А вы с ним целовались?» Я подумала и ответила: «Нет, мы взялись за руки и пошли навстречу солнцу». Я вычитала из книг, что так делают влюбленные. «В комнате?» – спросила Элли, а я ответила: «Да, мы ходили по комнате, от двери к окну». Правда, в книгах в таких случаях всегда пишут про цветущие луга и поля. И еще мне пришлось сказать Элли, что он стоял передо мной на коленях и пел.

Каждый день мне приходилось рассказывать Элли что-нибудь новое – моя страстная любовь становилась все более страстной, и я представляла себе все так ясно, как будто пережила это на самом деле. Когда я рассказывала Элли, я сама начинала верить, что говорю правду.

Но все кончилось очень плохо. Рена не может мне помочь,– она уехала и выходит замуж за человека, у которого самая отвратительная на свете профессия: он учитель в маленькой деревне на Аре. Рена сама сказала, что будет удивлена, если этот роман хорошо кончится, но что она не может побороть своей любви. Когда я узнаю, где она живет, я убегу к ней.

Сегодня меня вызвали к директрисе. Голова у меня идет кругом, и я больше не могу плакать. По правде говоря, во всем виновата Элли. Она поклялась, что никогда и никому не откроет моей тайны. А потом не выдержала и рассказала все Гретхен Кац, но взяла с нее слово, что та никому не скажет. А Гретхен Кац тоже не выдержала и рассказала все Кордуле Миннинг и тоже взяла с нее слово никому больше не говорить об этом. Потом Кордула Миннинг передала все Лисси Юнкланг, а Лисси Юнкланг сделала большую подлость: взяла и рассказала все своему отцу. После этого ей запретили ходить в школу, но зато профессор Юнкланг сам пошел в школу к директрисе и сказал, что он не может оставить своего невинного ребенка в этом грязном болоте, где порочное существо заводит романы с каким-то тенором. Порочное существо – это я.