Девочка с камнем - [10]

И они вышли из сада на дорогу, и Фимка, протянув свою худую длинную руку, показала в ту сторону, где совсем близко, через поле, стоял большой молчаливый лес.

II

Как ни мало доверял Володя Фимке, однако на этот раз он лег спать рано, как только село солнце и погас над садом вечерний свет.

И всю ночь, неизвестно почему, снилась Володе Фимка, которая, как и утром, насмешливо глядела своими серебристыми глазами прямо ему в лицо.

Проснулся он тоже рано и, стараясь не разбудить тетку, вылез через окно.

Он не взял с собой ни хлеба, ни мяса, а захватил только коробку бумажных пистонов и свой пистолет, с которым не расставался никогда.

Еще дремали крыши и заборы и под забором дремала трава. И никого не было кругом. Только белая лошадь паслась у ворот перед садом, точно каторжник бряцая своими железными путами.

Володя обошел лошадь в страхе и посмотрел на небо.

Ни одна звезда не горела в нем, и нигде не видно было солнца. Но заря уже занялась, хотя свет ее был еще так слаб, что глаза у лошади казались фиолетовыми, как у безумной.

«Как рано, как рано!» — подумал Володя, сжимая в кармане пистолет.

Он прошёл мимо сада и, оглянувшись назад, посмотрел на него.

Сад стоял весь свинцовый от обильной росы. Резкий ветерок свистел в ветвях высокой груши, и красная ленточка все еще висела на сучке. Она по-прежнему хлопала, вытягивалась, струилась, словно, как и Володя, собиралась отправиться в далекий путь.

Оглянувшись на нее еще раз, Володя двинулся по дороге в Брусяны.

И вскоре груша с ленточкой и весь сад скрылись за домами, исчез и город с рекой.

Перед Володей открылись в низине поля. Они дымились, точно горячий, политый водою пепел. А солнца все не было видно. По дороге в город пробежала на рассвете собака. И на голом, только что вспаханном поле что-то блеснуло — может быть, золото, или стекло, или капля росы, осевшая на холодный суглинок.

Но Володя шел быстро, не останавливаясь.

«Как рано! — снова подумал он. — Москва еще, наверное, спит».

Он представил себе, как спит Москва, спят будки с газированной водой, спят колонны Большого театра, и за этими мыслями не заметил, как внезапно встал перед ним из тумана лес и низкие избы лесной деревушки Брусяны.

Тонкие сосны росли у самых изб, и сквозь маленькие окна можно было видеть, как внутри, в избах, жарко пылают печи. Вся деревня дымилась, словно поле, которое Володя только что оставил позади.

«Как рано, как рано! — подумал Володя в третий раз. — И Фимка еще, наверное, спит».

Он вошел в избу, стоявшую первой с краю, и в удивлении остановился на пороге.

В избе уже никто не спал.

За столом сидела Фимка, держа в руке огромный ломоть хлеба, а Сергей Семенович — старик с черным лицом — пил из большой кружки квас.

На столе стояла миска с горячей картошкой, и возле нее стопкой были сложены ложки. Но ложками никто не ел. Фимка брала из миски картошку, клала ее перед собой на стол и ударом кулака раскалывала пополам. Потом ела, запивая из той же кружки квасом.

— Вот и мальчик пришел, — сказала она деду, показав на Володю пальцем. — Хочет на плотах покататься. Покатай его, дед, а?

Старик охотно ответил:

— Отчего же, можно и покатать. Все можно.

— Всё можно, — повторила за ним Фимка, стукнув кулаком по картошке, и под её рукою картошка сверкнула, как сахар.

Тогда только Володя вспомнил, что он ничего не ел. Дрожа от голода, он сделал два шага к столу.

— Садись, — оказала Фимка и положила на стол картошку.

Он сел, пододвинул картошку к себе и тоже стукнул по ней кулаком.

Так ели они, разбивая кулаками картошку и запивая ее квасом. Это было очень вкусно.

Потом, не сказав ни слова друг другу, они вышли на улицу.

Лес начинался сразу за огородом редкими дубками, соснами, орешником, а вдали, на горизонте, он стоял, как туча.

Фимка шла босиком по росе, и мокрая трава, точно снег, скрипела под ее ногами.

Володя шел за ней следом, осторожно обходя кусты чертополоха и полыни, потому что особенно высока и росиста была за огородом полынь.

У опушки они остановились, и Володя спросил:

— Где же тут птичьи гнёзда?

— А вот тут кругом сколько хочешь, — ответила Фимка.

— Ну, уж и сколько хочешь! — недоверчиво сказал Володя. — Покажи хоть одно.

— А что дашь? — насмешливо спросила Фимка.

Володя пошарил в карманах, но ничего там не нашел, кроме пистолета. Тогда он вынул свой пистолет и в упор выстрелил в Фимку.

— Не балуй, — строго сказала она.

Но пистолет взяла из рук Володи, прицелилась в высокий куст терновника и тоже выстрелила два раза.

— Неужто отдашь? — спросила она тихо.

И лицо её, так же как у Володи, стало бледным от холодного утра и волнения.

— Отдам, — твёрдо сказал Володя, глядя в серебристые глаза Фимки, блестевшие, точно капли росы на смуглых шипах терновника.

И на секунду он забыл о гнёздах, забыл, зачем отдал Фимке свой пистолет.

В это время солнце поднялось над вершиной старой ели, и осина, стоявшая на опушке, проснулась первой. Тень легла у ее корней, ветви с лёгким треском потянулись спросонья, зазвенели листвой. И какая-то птица глубоким голосом повторила несколько раз:

— Та-ак, та-ак.

Потом добавила:

— Ви-идь.

Это был толстый соловей, сидевший на кусте волчьей ягоды.