Девочка Прасковья - [13]

— Все равно так нельзя делать! Как можно бросить любимого человека да еще и свою дочку?! Это ведь просто... муш куейс, как говорят арабы! Я бы так ни за что не поступил!

— Он совсем нас не бросил. Приезжал потом, предлагал маме деньги, но она отказалась от помощи... из принципа.

— Ну и молодец! Предателей не прощают!

— Вот бабушка и взяла меня к себе еще совсем маленькую. Воспитывала, как могла, выхаживала на свою небольшую пенсию... Зато мама смогла доучиться и устроиться на работу.

— А кто твоя мама?

— Она врач. У нас в поселке работает. Мы с ней вдвоем живем.

— И что же, она больше не вышла замуж?

— Нет. Думаю, что потеряла доверие к мужчинам. Сказала, что одна меня на ноги поставит и сделает из меня Настоящего Человека! Правда, зарплата у нее небольшая, и ей приходится работать на двух работах и еще по-всякому подрабатывать...

— И сколько же она получает, если не секрет?

— Пять тысяч за основную работу.

— Ого! Что так мало-то?! Мой батя такие бабки за пять дней берет, а вот после отпуска станет еще больше зарабатывать! Да еще он и гонорарчики разные получает за всякие там научные разработки.

— А кем он работает?

— Помощником гендиректора в одной большой строительной компании.

— А мама?

— Мама не работает. Она домохозяйка. Хотя у нее тоже высшее образование, и она иногда пишет статьи в журналы, даже в зарубежные! А сейчас, представляешь, арабский язык изучает: всякие там «куейс — муш куейс».

— Здорово! — вздохнула Пашка.

Я почувствовал, что опять начал хвалиться и сменил пластинку.

— А как бабушка ваша?

— Наша бабушка умерла, когда мне шесть было и я собиралась идти в школу... — мрачно произнесла Пашка.

— Ой, извини, как жалко... Ну почему же так рано? Она ведь нестарая еще была, верно?

— Да, но зато у нее было очень больное сердце, поэтому бабушка пожила совсем немного... Все любила говорить: «Вот, Пашка, выдам тебя замуж за принца, тогда и ко Господу спокойно пойду!» А не дождалась... Знаешь, как я ее любила? Она для меня как вторая мама была!

Бабушка все время со мной возилась, забывая обо всем. Мамка-то тогда на одну стипендию жила... Бабушка всячески подрабатывала, так как пенсии не хватало. Вязать любила, здорово вышивала, на огородике возилась, курочки у нее были, хрюшки... А по вечерам она мне рассказывала всякие интересные истории, но не сказки, а жития святых. И вместо колыбельной пела молитовки, коих знала очень и очень много. Например, качала меня и напевала: «Свят, свят, свят Господь Саваоф! Господь Саваоф... Исполнь небо и земля славы Твоея!..» Так вот с детства меня и приучила к этому чудному миру Православия! А вот когда призвал ее Господь на небеса, она в тот последний день позвала меня к себе проститься. К ней уже и батюшка приходил: исповедовал, причастил, пособоровал — все, как положено... Бабушка радостная такая лежала. Мы с мамой плачем, а она улыбается и нас успокаивает: «Ну что, девоньки мои, радоваться надо, что бабушка ваша на небо уходит, ко Господу своему!»

— Бабушка, а разве не страшно умирать? — спросила я.

— Ну что ты, внученька! — ответила она, гладя меня по голове. — Нам — православным христианам — бояться нечего. Господь милостив... В рай отходим... в жизнь прекрасную и вечную... чего же тут бояться... Одно меня только огорчает: остаетесь вы тут одни, мои родненькие. Ничем я вам больше помочь не смогу... Даже пенсийку, и ту теперь заберу с собой... Продержитесь?

Мама моя говорила:

— Не беспокойся ты, мам, ничего с нами не случится... Пашка вот уже большая, скоро в первый класс пойдет. К школе мы ее, слава Богу, собрали! Теперь легче будет, ведь я уже сама работаю.

Потом бабуля долго с мамой говорила, давала ей последние указания насчет домика, землицы, живности, похорон... А потом меня к себе позвала. Взяла мою ладошку в свои казавшиеся уже холодными руки и тихо, но строго сказала: «Прасковьюшка, пообещай мне, что всю свою жизнь будешь жить по-Божески, по-христиански, не забудешь всего того, о чем мы с тобой говорили, пели, мечтали...»

— Обещаю, бабушка! — ответила я и заплакала. — Я тебя никогда не забуду... И маме всегда помогать стану...

— Ничего-ничего, внученька, ты не плачь, ты у меня умничка... А будет когда трудно, пожалуйся мне или Параскевушке, мы услышим и обязательно поможем. А теперь ступай... Пора мне уже... Боженька ждет. Надо хоть немножко подготовиться...

Пашка замолчала и, похоже, тихо заплакала. Этот ее такой неожиданно жалостливый рассказ тронул и меня. Я хотел что-то сказать, но не смог, считая, что сейчас лучше промолчать. И еще я отчетливо понял, закрывая глаза, что такие вещи врагу не рассказывают. Значит, девчонка мне доверяет? Да и не такая уж она и вредина, просто, наверно, в мамку свою удалась — гордая и свободная... Да еще и верующая, а они ведь странные какие-то... И живется-то ей, похоже, дома не очень-то уютно и комфортно, не то, что мне, например... Мысли мои постепенно спутались, усталость скрутила все тело, и я не заметил вовсе, как уснул. И мне причудилось, будто я лежу не в тесной пещерке, а в золотом саркофаге, стоящем посреди огромной пирамиды. Тут сумрак и тишина. Откуда-то сверху тускло струится лазурная синева. На каменном полу россыпи драгоценных камней, средневековое оружие в золотой оправе, сосуды с вином и благовониями, горки заморских фруктов...