Девочка, которой всегда везло - [32]

Даже по карте было понятно, что в Таунус ведет очень красивая дорога. Из Франкфурта надо выехать по дороге А66 и ехать по ней вдоль берега Рейна, осматривая по пути живописные виноградники, потом подняться в гору, и от Эльтвиля, городка роз, свернуть на извилистое сельское шоссе, забиравшее еще выше в гору, и вот уже Змеиный источник, община, где находится клиника. Никаких проблем, мимо не проедешь, завтрашнее путешествие едва ли займет больше часа, прикинула я и, продолжая думать о грядущем дне, сложила карту.

Утром я плавала в бассейне, а потом ночью, во сне, я снова была там. Сначала я его не узнала, вода была черна — то была чернота, в которой можно было угадать все цвета гаммы, причудливо перемешанные, как в прекрасной отчужденной инсталляции. Но чувствовала я себя далеко не так уверенно, как в музее, логика сна прихотлива и ломка, я скольжу по воде не плавными, а угловатыми движениями, дорожка становится уже и превращается в черный Майн. В воде тускло блестит что-то белое — лебединая шея или рука утопающего. Я просыпаюсь — в квартире стоит адский холод. Ночной визит в душ дается с куда большим трудом, чем утренний.

Я приезжаю за Инес на машине, одолженной у нашей редакционной практикантки. Это раздолбанный «опель», салон которого буквально набит бутылками из-под кока-колы, картонками из-под пиццы и старыми газетами, правда, нахожу я и «Волшебную флейту» на двух компакт-дисках. Пахнет хвойными иголками, запах исходит от висящей на торпеде маленькой елочки. Машина не кажется мне надежной, но с места она берет неплохо. Инес появляется на пороге дома. Она одета в расстегнутую оранжевую лыжную куртку, из-под которой виднеются блейзер и свитер. Она похожа на закованное в броню животное. Качество машины ее явно не интересует. Бросив спортивную сумку, она открывает переднюю дверцу, бросает на землю едва начатую сигарету и освободившимися руками, перегнувшись через коробку передач, приветствует меня крепким объятием. От Инес исходит аромат утреннего виски. Садись, говорю я; она садится и пытается закрыть дверь, но мешает оставленная на улице спортивная сумка, Инес спохватывается, высовывается наружу, поднимает увесистую сумку и небрежно бросает ее на заднее сиденье. Я включаю зажигание побитого «опеля», и с раскачивающейся елочкой, под увертюру к моцартовскому зингшпилю, мы торжественно трогаемся.

Мы выезжаем из города, и я в умеренном темпе еду по шоссе. Машин мало. Вскоре слева блеснул Рейн, по которому время от времени проплывают пароходы. До поворота на Таунус Инес не произносит ни слова. Она опустила стекло и надела солнцезащитные очки, и тем, как она играет с ароматизированной елочкой, то и дело раскачивая ее, и как она своим переливчатым сопрано подпевает Папагено, Инес все больше и больше начинает походить на отпускницу, выехавшую за город покататься на лыжах.

Лес, через который мы едем, издали показался мне безжизненным темно-зеленым пятном пейзажа, но стоило нам в него въехать, как впечатление разительно переменилось. Утренний туман рассеялся, и мы пересекаем ярко-зеленые, купающиеся в раннем солнечном свете кулисы. Инес еще ниже опускает стекло и высовывает наружу руку, чирикают птицы, все вокруг медленно обретает цвет, цвет жизни, надломленные деревья, кусты и даже дорожные знаки, предупреждающие о диких животных. Мы оставляем позади первые холмы, и если до сих пор мы ехали по сплошному хвойному лесу, то теперь навстречу стали попадаться луга, обрамленные морем покрытых распускающейся нежной зеленью берез и перемежающиеся разноцветными кустарниками и мягким подлеском. Тут и там валяются обломанные ветви, иногда попадаются поваленные недавними весенними ураганами, вырванные с корнем деревья. Казалось, мы окончательно оторвались от реального мира и попали в сказку. Инес перестает петь и как зачарованная смотрит в окно, временами она прихлебывает из плоской фляжки, приговаривая, какой чудный уголок, как здесь красиво, давай остановимся и немного погуляем.

Свернув на следующую лесную дорогу, я остановила «опель». Инес, как будто что-то ища, порылась в карманах куртки, напряженно морща лоб, было похоже, что она собирается с силами, чтобы сделать какой-то решительный шаг, что она все знает и решила серьезно со мной поговорить. Сейчас она вдруг показалась мне чужой и далекой, и я даже подумала, не сделала ли я ошибку, согласившись везти ее в клинику. Но она нашла что искала — прежде чем открыть дверь машины, она извлекла из кармана куртки плоскую фляжку, переложила ее в карман лыжной куртки; лицо ее стало благостно умиротворенным. Тебе не жарко в стольких кофтах, крикнула я ей вслед, но она, не оборачиваясь, бойко зашагала вдоль дороги, ничего мне не ответив. Я пошла за ней, за ее ярко-оранжевыми кроссовками, осторожно ступая и подняв полы длинного пальто. Видит бог, я была одета не для лесной прогулки. Надо сказать ей, что под парой шагов я не имела в виду горное восхождение, но, с другой стороны, мне не хотелось ее удерживать, это был очень важный день в ее жизни, а времени у нас было больше чем достаточно. Лес, который до этого казался мне таким манящим, теперь казался угрожающим, меня пугал даже тихий треск, раздававшийся у меня из-под ног, несмотря на всю мою осторожность, каждый звук заставлял меня настораживаться, давая понять, что я — беспомощное чужеродное тело, неведомо как сюда занесенное; за поворотом, где, как я полагала, должна быть полянка, оказалось обширное место, густо заросшее кустарником, система стала мне совершенно непонятной. После ураганов и ветров прошедших ночей стоял на удивление теплый безветренный день, лес, пощелкивая, дышал, и мне казалось, что вот-вот наверняка из-за дерева покажется какое-то живое существо — животное или человек. В действительности этого не произошло, Инес свернула на следующую дорожку. Я встревожилась, но все же заставила себя сделать еще несколько шагов — главное, без паники, набраться храбрости, пройти еще пару метров, и я снова ее увижу. Внезапно в лесу стало до жути тихо. Густой лес поглощал звук ветра, а когда я взглянула вверх, то увидела не синеву неба, а сплошную зелень. То здесь, то там появлялась вспугнутая птичка, с громким пронзительным щебетом пересекавшая воздух, но как только птичка исчезала, снова наступала давящая тишина, приглушавшая все звуки, словно завертывая их в плотную вату, и мои шаги, треск и шорох, который я производила, казались невероятно громкими. Рядом со мной с шумом упала какая-то веточка, видимо, ее сбросила с дерева какая-то безумно храбрая птица. Мне показалось, что лес решил меня атаковать.