Девочка, которой всегда везло - [30]

И когда мы писали и снимали, то и сами толком не знали, кто мы — бессовестные наймиты или беспомощные рабы, и мы спасались бредовой манией величия или снобистской возней, теша себя иллюзией, что так можем, что-то исправить. Мы дали крупную фотографию, очень хорошую фотографию, говорит Рихард, было видно, что ему самому неудобно за свое словоизвержение, и я кивнула, поняв это. Почему мне с ним так легко? Мы молча допиваем коньяк, я гашу свет. Иди ко мне, говорит Рихард и притягивает меня к себе, несмотря на усталость, мы сочли уместным для окончательного примирения переспать друг с другом, и я охотно отдалась ритму знакомых движений. И тем не менее во мне, когда я нежно обнимаю его ногами, начинает вызревать идея, что наше единение, происходящее под иллюзорной защитой ночи, берет начало не в стремлении к радости, а в желании забыться, так иногда Инес начинает пить, не для того, чтобы получить удовольствие, а для того, чтобы забыться, и мне жаль, что этот сегодняшний половой акт уже не может считаться пошлым компромиссом, наш секс был бледным эрзацем, для которого мы так и не нашли верных слов, но смогли по крайней мере сказать, что мы, пусть даже любовь оказалась нам не по зубам, по крайней мере смогли дать друг другу ее внешние проявления.

Я смотрю на циферблат электронных часов: 5:23, проснулась, но продолжаю лежать не шевелясь; мне хочется и дальше лежать в темноте, смотреть, как окутавшая меня чернота становится серой, насладиться постепенным переходом ночи в день; когда станет светлее; когда наши силуэты станут видимыми, примут свои окончательные очертания и наши проблемы, и я смотрю на восходящее солнце, как на врага. Этот враг победит обитателей гостиной, высветив все детали и нюансы, враг, снова и снова поражающий меня своей изумительной красотой, поражающий и на этот раз, когда я вижу, как солнечные лучи пробиваются сквозь волокна штор, окрашиваются в их цвета, как солнечные блики гуляют по гостиной, прыгают на ковер, перебираются к изножью двуспальной кровати и начинают щупать нас; покрывают причудливыми прожилками одеяло и мои икры, делая их похожими на шкуру неведомого экзотического зверя.

Рихард спит в углу кровати, он лежит на спине, добротно укутанный до самого подбородка. Мне не остается ничего другого, как гладить ладонью белое одеяло, я глажу до тех пор, пока не меняется его ландшафт. Где-то посередине тела Рихарда начинает расти интересный холмик, меня охватывает прилив нежности, и я касаюсь рукой маленького шатра, если я буду ласкать его дальше, то Рихард в полусне отдернет одеяло и потянет меня к себе. Я тихо встаю и беру со стула свою одежду. Рихард, что-то бормоча, поворачивается к стене, он привык к моим ранним утренним подъемам, он знает, что я хожу плавать. Я смотрю на него и целую в лоб. Я не бросаю его, нет, на самом деле не бросаю, ибо в действительности мы никогда не были вместе, скорее наш роман выглядел так, словно мы какое-то время посидели рядом на парковой скамейке и вместе полюбовались чудесным видом. Просто так случилось, что я оказалась первой, кому пришло время встать и уйти.

Следующие два дня я не видела ни Рихарда, ни Кая, ни Инес. Вечерами звонил телефон, кто-то слушал голос Сьюзен, я не поднимала трубку, а сообщения мне никто не оставил. Измотанная, до дна вычерпанная сложностью ситуации, я была не в состоянии переживать свои и чужие реакции и тем более их провоцировать, я заняла самую устойчивую позицию, все прекраснейшим образом устроится само собой. Необходимо окутать себя оптимизмом — оптимизмом, полностью и совершенно противоречившим нормальному исходу подобных событий, ибо чем могло все кончиться, когда время использует свои богатые возможности для того только, чтобы заложить в голове свои смертоносные мины замедленного действия — страх и ревность? Но, вопреки всему, хотя Рихард стал холоден и официален, услышав мои отговорки, и хотя Кай надавал мне кучу обещаний нежным голосом, делавшим теплыми и значительными самые обыденные слова, надавал только для того, чтобы заключить новый трудовой договор и уехать в Гамбург, несмотря на все это, я твердо держалась своего решения — жить с Каем и Инес, что бы из этого ни вышло; я доверилась судьбе, поверила, что все устроится, поверила, подавляя тайные подозрения; я вела себя — питая нелепые мечты и лелея безумные представления о желаемом — как кролик, который бежит по шоссе навстречу фарам грузовика, видя в них восходящее солнце.

Я навестила Инес еще один раз, всего один — она меня предала, для измены ей даже не потребовались слова, — Кэрол охотно вызвалась доставлять ей спиртное, и я почувствовала, что не обязана теперь навещать ее каждые два дня, тем более что ее все равно скоро выпишут. Кая нет, бормочет она, я реагирую на это хныканье стоической миной; ты отвезешь меня в клинику? Да, говорю я, конечно. Мне, правда, придется взять напрокат машину, но это не проблема. В мою жизнь вошли люди, ставшие мне близкими, несмотря на все, что мы друг другу причинили. Поняв это, я пришла в прекрасное настроение, настроение, граничившее с истерической манией, оно было так сильно, что я не спала несколько дней.