Девочка из книги отзывов - [11]

День заканчивался. На завтра предстояла новая проверка. Изменяя условия опыта, всячески «мешая» сигналу, экспериментаторы обязаны были убедиться в его неизбежности. Начиналась черная работа науки…

* * *

Мы вышли с профессором из института и медленно пошли к троллейбусной остановке. Шли мы долго, потом ехали, потом снова шли. Заходили в кафе выпить крепкого черного кофе, сидели на скамейке в скверике в одном из арбатских переулков.

Профессор отдыхал, ему надо было переключиться на какой-нибудь предмет, и он легко втянулся в разговор о литературе, о живописи, о театре, о красоте жизни. Может быть, некоторые из его слов, которые я здесь вспоминаю, и не были произнесены им вслух, а мысли его располагались в другом порядке…

Был хороший вечер. Один из тех нечастых вечеров, когда ничего не происходит, но знаешь, что живешь полной жизнью — так ясно видишь, так хорошо думаешь, и каждая мелочь: ветка, силуэт автомашины, долгое летнее солнце на стенах домов или звук, донесшийся из глубины двора, — все кажется значительным.

— Не могу утверждать, — говорил он, — что всегда существует для меня черта, отделяющая жизнь от искусства. Или, точнее, отделяющая просто жизнь от красоты. Нет просто жизни, вся она — красота, право же! Возьмите мой путь домой. Я нарочно проделываю его медленно. Мне можно доехать на троллейбусе до самого дома, но я выхожу на площади Восстания. Арбат, это ведь книга раскрытая!..

Иду по улице Воровского, плутаю переулками, выбираюсь на Арбат и снова погружаюсь в переулки. Они выводят меня на Кропоткинскую… Наш московский Юго-Запад я люблю, там легко дышится. Так и должен жить человек: среди широких улиц, зелени, белых домов, стекла. И Ленинский проспект мне нравится. Можно, конечно, по-разному относиться к новой московской архитектуре, не все хорошо, не все найдено, не хватает неповторимости, нужно больше цвета. Но это — в движении, это город, пришедший к нам из будущего. А Арбат — это прошлое, с ним грустно расставаться. Теперь архитекторы мыслят кварталами городами. В прошлом веке думали особняками, двориками. В этом переулке на протяжении ста метров такое разнообразие, — приглядитесь! — оторваться нельзя. А вот там эти нестерпимо белые плоскости света в солнечный вечер. Знаете, что они мне напоминают? Картину Ге «Что есть истина?»! Там художнику поразительно удалось передать солнце.

…Белые плоскости ограничены тенями. Множество форм, не так, как на больших улицах. Тени играют на асфальте, это легкий ветер треплет листья. В переулочках полно деревьев. Некоторые положили ветви, словно локти, на решетки палисадников, смотрят на улицу, как люди. Посажены они бог знает когда, не рядами, а так, вольно, по душе давно умерших владельцев.

Вдоль тротуаров стоят машины, их здесь меньше, нежели в других местах. На лакированных крышах — солнечная точка, на нее больно смотреть, как на само солнце…

Знаете, солнечные блики на одиноких машинах всякий раз напоминают мне какую-то точку моей жизни, светящуюся точку, когда было мне хорошо и покойно, и все силы души были в движении, и я жил так полно, что полнее и невозможно…

Помню себя сидящим в плетеном кресле в маленьком плоту-ресторанчике порта в Батуми. Конец моего отпуска,

Передо мной большие бело-зеленые корабли. Солнце заходит. Хочу поймать, увидеть его последний луч в воде моря. Где-то слышал, что это зеленый луч и что видеть его можно лишь здесь… Смешно, но из-за этого луча я поехал в Батуми. Не отрываясь, я смотрю на корабли. Они постепенно краснеют медью. Слежу за последним лучом, он отражается в стекле рубки корабля, стоящего ко мне носом, дробится волной и бежит ко мне. Все меньше долек его приносят мне волны. Наконец он гаснет. Все было в цвете, все стало серым и черным… Помню, за соседним столиком три грузина вкусно ели шашлык, запивая его терпким «Мукузани». Когда погас последний луч, они вдруг запели в три голоса переливчатую грузинскую песню. Их голоса расходились далеко, что казалось, они уже никогда не сойдутся, каждый пел о своем. Но потом они неожиданно и незаметно сходились в одном пункте и шли в унисон. Потом снова расходились. Темнело…

А зеленый луч? Теперь мне кажется, что он был, я иногда рассказываю, что видел его, а тогда я и забыл о нем. Прошло уже много лет, но знаю, что это был один из лучших часов моей жизни…

Вот вы говорили о живописи — зачем она мне… — Почему я так люблю Сарьяна? Потому что это светящаяся точка. Он прибавляет к тому миру, который меня окружает, огромное свое, яркое, необыденное, дает волю моему воображению.

Художник важен мне как импульс для моей собственной душевной жизни. Терпеть не могу, когда художник поучает, стремится мне все разъяснить, как и что следует понимать, или, что еще хуже, видит все точно так же, как я и без него вижу.

…Вообще, должен вам сказать, что еще многие художники представляются мне людьми наивными. Я сужу по тому, что есть в их картинах. Они хотят меня информировать о событиях, происходящих в стране, и делают это с запозданием на год-два. Я бывал на совещаниях ученых Сибири, видел строительство Братской ГЭС, видел кинофильм о перекрытии Ангары, читал, не помню чей, очерк в «Новом мире», кажется, он назывался «Репортаж с наплавного моста». Я читаю газеты, смотрю сотни фотографий, телевизионные передачи. Вы понимаете — я