Девочка и мальчик - [25]

– Почему в Королевскую? – спрашиваю я.

– У них есть отделение для трудных родов, – объясняет врач.

Мы слышим их еще до того, как они успевают войти, металлическое позвякивание, отрывистые, сдавленные голоса, доносящиеся из рации. Входят двое мужчин в промокшей от дождя униформе. Вкатывают в смотровую носилки на колесиках и быстрыми, уверенными движениями перекладывают на них Майю. Медсестра снимает со стойки мешок с препаратом.

– Мы ее забираем, – говорит один из этих двоих в форме.

Никто не сказал мне, что делать. Они выкатывают носилки в коридор, и я остаюсь один. Я беру свою куртку, снимаю со спинки стула одежду Майи и бегу за ними по коридору.

На улице стоит большая скорая помощь. Задние дверцы открыты, металлические ножки носилок складываются автоматически, когда их вкатывают в машину. Врач и медсестра забираются на ступеньку и садятся в скорую.

Врач говорит, чтобы я сел рядом с носилками. Сотрудники скорой захлопывают дверцы и садятся в кабину. Мне кажется, что все движутся чересчур быстро и непредсказуемо. Со своего места я вижу, что происходит в кабине, один из мужчин говорит по рации, выслушивая доносящиеся в ответ электронный треск и чей-то голос.

По дороге они включают сирену. Мы проезжаем на красный и оказываемся на въезде в Копенгаген. Врач светит Майе в глаза маленьким фонариком.

– Майя, ты слышишь меня, Майя, Майя. Майя, ты должна дышать как можно спокойнее. Можешь? Как можно спокойнее.

Врач берет меня за локоть.

– Говорите с ней. Вы должны все время с ней разговаривать, – объясняет она.

Что-то не так со взглядом Майи, он беспорядочно мечется, на глазах слезы. Я крепче стискиваю ее руку.

– Где мы? – спрашивает она.

Глаза мечутся, мечутся.

– Где мы, где мы?

– Вы должны разговаривать с ней, – повторяет врач.

– Мы в скорой помощи, – говорю я Майе.

– В скорой? – переспрашивает она.

– Да, мы в скорой, едем из Видовре, подъезжаем к городу.

– Куда нас везут?

– В Королевскую больницу.

Внезапно Майя начинает что-то бессвязно лепетать, слова выливаются из нее, и этот поток быстро переходит в рыдания.

– Майя не может понять, что происходит, она в шоковом состоянии, – объясняет врач. – Очень важно, чтобы вы не прекращали с ней говорить. Она должна чувствовать, что рядом кто-то, кого она знает, кто о ней позаботится, попробуйте ее успокоить.

Я говорю с Майей, успокаивая: нам сейчас помогут, с нами врач и медсестра, и совсем скоро мы будем в лучшей больнице в городе, так что бояться нечего, все здесь и проследят, чтобы все было хорошо.

Я провожу рукой по ее лбу. Она ничего не отвечает. Взгляд перестает метаться. Майя сосредотачивает его на мне, произносит мое имя. Повторяет его еще раз, продолжает повторять его снова и снова. Я шепчу ей, что все будет хорошо.

Подняв голову, я вижу через лобовое стекло, что мы уже в городе. Едем по знакомым мне улицам, по которым я ходил с детских лет. Сейчас ночь, клубы закрылись. Люди стоят под дождем и пытаются остановить переполненные такси. Кто-то набрался так, что вообще не в состоянии заметить проезжающие машины. Такие ребята идут, пошатываясь, от фонаря до фонаря.

На Тагенсвай я замечаю молодую парочку. Они стоят на разделительном островке посреди шоссе. Держатся друг за друга, пока по обе стороны проносятся машины, на них летит вода из-под колес, но они стоят, не шелохнувшись. Когда мы проезжаем мимо них, они целуются. Такие юные, такие потерянные. Мигалка скорой оставляет синие отсветы на блестящем асфальте.

17

Ее грудная клетка поднимается и опадает. Я шепчу, что мы уже на месте. Нас встречают с больничной кроватью и перекладывают на нее Майю. Две медсестры и помощник, катящий кровать, сопровождают нас к лифту, на котором мы поднимаемся в родильное отделение. Я иду рядом с Майей. Ее кожа контрастирует с простыней – насыщенные, ясные цвета на белом фоне. Больничные простыни ассоциируются у меня с людьми, которых я потерял, с седыми волосами, прилипшими к затылку, со старой кожей, очками на передвижном столике, пустыми тарелками, запахом картофельного пюре, с уверенностью, что рано или поздно со всем на свете приходится расставаться.

В палате всего четыре кровати, на одну из них определяют Майю, оставшиеся три пустуют. Медсестры выдают Майе одежду белого цвета. Ставят новую капельницу с препаратом, замедляющим наступление схваток. Заходит мужчина в халате, он одного возраста с моим отцом, на нем очки с половинной оправой. Он садится у Майи в ногах, губы сухие, напряженные, кажется, что они малы для его лица. Называет свое имя, сообщает нам, что он заведующий отделением.

– Раз уж они отправили вас из Видовре к нам, то, к сожалению, это свидетельствует о серьезности положения, – говорит он. – Теперь, когда я вам это сказал, я хотел бы, чтобы вы также знали и то, что я и весь персонал отделения сделаем все возможное, чтобы у этой истории был счастливый конец.

Заведующий снимает очки, и они повисают на шнурке у него на шее. Смотрит нам в глаза.

– Я оптимист, – говорит он. – Шансы остановить схватки есть. Но вынужден вас предупредить, что вы должны быть готовы и к развитию событий не по нашему с вами сценарию.