Девочка-Царцаха - [22]

— Если еще раз такой будет,— сказал он,— я штрафовать буду. Скоро десять лет, как советская власть, а вы все еще гелюнгов слушаете. Еще я узнаю, чем он лечил Нормая. Наверное, опять сулему давал! Ну, кто пойдет закапывать?

Опять пришлось идти буянчи. Ведь прикасаться к мертвому было опасно. Но один буянчи не мог справиться с трупом и председатель назначил сам еще двух комсомольцев. Они не очень-то обрадовались такому поручению, но ослушаться Ибеля не могли.

Поговорив еще немного с гражданами, Ибель проверил, как управились парни с Нормаем, и похвалил их.

— Если еще кто-нибудь умрет, я сразу в аймак к тебе приду,— отозвался один из них.—Ты тогда сразу приезжай. Больше нюхать это не хочу. Пускай гелюнг нюхает!

— Вот это очень хорошо будет,— сказал Ибель Ксении, сворачивая на дорогу.—Еще один-два раза заставить мертвого нюхать, народ сам не захочет гелюнгов слушать.

Навстречу двигался всадник о двух конях. Поравнявшись с хурулом, он круто свернул к нему, не обращая внимания на приближающуюся подводу. Ксения с любопытством проводила его глазами, удивляясь, что такой молодой калмык едет в хурул.

— Наверное, опять помирал кто-нибудь или родился. Он за гелюнгом едет, коня для него ведет.

Саженей за двести от хурула всадник спешился и медленно пошел к хурулу. Дойдя до ворот, он привязал коней, встал на колени и, отвесив три земных поклона, постучал.

— Правильный буддист! Знает, к хурулу подъезжать на лошади нельзя,— сказал председатель и вдруг поднял брови.— Йёх! Вот так правильный буддист! Смотри! Лошадь в хурул заводит! Как это может бывать? Никогда раньше гелюнг никакой скотина в хурул не пускал...— Ибель даже остановил подводу.— Кто такой?

— Давай и мы заедем в хурул, Ибель. Мне очень интересно посмотреть, что у них там за стенами. А ты все равно должен с гелюнгом разговаривать, как он Нормая лечил,— предложила Ксения.

— Тебя гелюнг в хурул не пускает. Женщинам туда нельзя. Если ты туда пойдешь, потом гелюнг будет две тысячи поклонов делать в наказание. Нет, мне очень интересно, как он в хурул лошадь повел! Давай, поедем!— и председатель решительно повернул к хурулу.

Ибель стучался очень долго. Наконец калитка открылась. Гелюнг явно не хотел пускать в хурул Ибеля. Он вышел наружу, плотно захлопнув калитку, и стоял перед Ибелем с неподвижным бледным лицом, глядя куда-то в пространство, точно совершенно не замечал ни его, ни Ксении, сидевшей на подводе.

Председатель что-то толковал ему, что-то спрашивал, и гелюнг отвечал редко и односложно. Ксения никак не могла понять, спокойно или с раздражением воспринимает он замечания Ибеля.

Наконец председатель вернулся к подводе.

— Очень плохой человек этот гелюнг,— сказал он со вздохом, отъехав от ворот хурула.— Я ему крепко сказал, если еще один раз он лечить кого-нибудь будет, я в милицию доклад сделаю. Уже третий человек умирает, как он полечит.

— А он что?

— Не видал разве? Молчит, как мертвый. Я ему сказал, зачем так долго не открывал. Он сказал — молился. А я спрашиваю — у тебя лошадь в хуруле тоже молился? Он...— председатель не докончил: сзади раздался выстрел, и над головами просвистела пуля.

— Эх, сволочь!— Ибель погнал лошадь.— Это что такое будет?

В ответ на это просвистела еще одна пуля, и председатель схватился за плечо.

—Бери вожжи скорей,— сказал он Ксении.— Голова уносить надо. Там впереди балка будет, туда он не достанет.

Ксения судорожно схватила вожжи и погнала лошадь. Куда делась эта умиротворяющая тишина? Вся степь казалась зловещей и жестокой. Стреляют в спину. За что? Кто же стреляет? Неужели гелюнг? Ведь стреляли из хурула.

Ибель сидел, стиснув зубы, и правой рукой держался за левое плечо. Между пальцами медленно сочилась кровь.

Пока они мчались к балке, Ибель все время смотрел назад.

— Поезжай теперь тихо, а то телегу опрокинешь,— сказал он у спуска.— Он нас догонять не будет.

—Очень больно тебе, Ибель?

Он покачал головой.

— Нет, немножко кусал пуля.

В сумке у Ксении был бинт, и в балке она остановила лошадь, чтобы перевязать рану председателя. Он говорил:

— Зря я ему про лошадь сказал, старый башка — дурной башка! Кто лошадь в хурул ведет — нехороший человек. Кто лошадь в хурул ведет — хочет, чтобы никто не знал, что в гости к гелюнгу пришел. И гелюнг, который лошадь к бурханам пускал,— тоже плохой человек.

Рана действительно оказалась пустячной. Когда Ксения перевязывала ее, председатель сидел, сдвинув брови, и смотрел вниз.

—Ну, попробуй, удобно тебе?—спросила Ксения, закончив перевязку.

—Удобно, все удобно. Только подыхать от бандита мне совсем неудобно. Садись. Теперь я править буду. Тихонько поедем.

Когда они выбрались наверх, на горизонте оставалась только узкая полоска заката.

—Я во время гражданской войны много ошибок делал,— сказал Ибель.— Сначала я в «новые казаки» записывался, в Астрахани против большевиков воевал... Потом, когда нас разбили, я в степь убегал, к Толстову в армию попадал. У генерала Улагай был тоже в калмыцком полку. Там в плен попадал. Думал — каюк будет, убивать меня будут большевики. А они меня па волю пускали. «Живи,— сказали,— живи, пожалуйста, только против советской власти не ходи. Твоя это власть». Вот и живу. Теперь, видишь, председатель я. Очень сейчас жить интересно, а умирать мне сейчас совсем интерес никакой нет, а от бандита умирать совсем неудобно. Русский народ так говорит — где два раза есть, обязательно третий приходить будет. В Харгункинах в прошлый год два председателя бандиты кончали. Значит, теперь мой черед будет — третий.