Девичья башня - [23]

– Я за жену беспокоюсь, – сказал Егорка. – Может быть, ты мне скажешь, где она и что с ней?

– Да все нормально с женой твоей, – махнул рукой Назар, – не беспокойся.

– А можно поконкретнее. – попросил Егор.

– Конкретнее нельзя, – отрезал Назар, – я и так вышел за пределы дозволенного. Она, скажем так, недалеко?

– Как недалеко? Здесь что ли?

– Там. Не выпытывай. Не люблю.

– Ладно, тогда позволь спросить. Что будет после этой трапезы?

– Как что, верну тебя обратно на крест, и на этом простимся. Мое появление связано с крестом. Я поразился этому совпадению. Я подумал, что все это неспроста, что все это глубоко символично. Ассоциативный ряд. Судьба подталкивает тебя к христианству, но ты сам этого пока не осознаешь. Поэтому я пришел, чтобы направить твои мысли в нужном направлении. Но видно, время не пришло.

– То есть, после того как мы посидим и выпьем, как следует, ты вернешь меня на крест? И не поможешь освободиться?

– Извини, нам нельзя вмешиваться в дела людей. Поговорить, подсказать. Мысли направить куда надо – это да, но никакого физического вмешательства. Последствия будут самыми печальными.

– Для кого?

– Для меня, конечно, не для тебя же.

– То есть, такое понятие, как жертвенность, тебе незнакомо?

– Нет, Егор. В эти детские сети ты меня не поймаешь. Да и тебе это не свойственно.

– Ты прав, – согласился Егор, – мне это не к лицу. Не в моем характере. Скорее я пожертвую собой ради незнакомого человека.

– Егор, не взывай к моей совести, – предупредил Назар.

– Ты же сам сказал про ассоциативный ряд. Мне сразу вспомнился ваш мессия. Иисус Христос и страдания. Вообще-то страдания – это принцип буддизма. Ведь именно это понятие вы сделали основной догмой христианства. Он принял муки ради человечества. Назовем это словом – жертвенность. Пострадать ради другого. Иными словами – ты хочешь, чтобы я вошел в лоно христианской церкви. Но сам при этом не готов убедить меня личным примером. То есть, говоря одно, ты делаешь другое. Нелогично это все как-то, не находишь?

Назар долго молчал и сосредоточенно ел рыбу. Наполнил до краев чаши вином.

– Пей, – сказал он, – будет много мук, пока твой век не прожит, стечение планет не раз людей встревожит.

– Хорошо сказано, – оценил Егор, – да ты брат, еще и стихи сказываешь.

– Слова не мои, это сказал великий математик Омар Хайям, но дело не в этом. Подловил ты меня – возразить нечего. Но ситуация такова, какова она есть. Ни больше, ни меньше. Давай просто выпьем. И я верну тебя обратно на крест.

– Я тоже люблю честность, – сказал Егор. – Твое здоровье.

Он поднес к губам чашу с вином, медленно осушил ее. А когда оторвался от глиняных краев, над головой нещадно палило солнце, сам он был вновь распят на кресте. У подножия холма сгрудился народ, толпа зевак все время напирала на оцепление солдат. Егор с недоумением смотрел на их форму, не признавая в них хорезмийцев. Когда он повернул голову направо и налево, то увидел, что с обеих сторон в землю были вбиты еще по одному кресту и на них были распяты люди. Вдали виднелись городские стены, но это был не Дамаск.

– Сколько же я выпил? – озадачился Егорка. – Нельзя же набраться до такой степени, чтобы увидеть вместо ночной грозы полуденное солнце. Егор пытался разглядеть своих распятых соседей. Тот, что был слева от него, крикнул тому, что был справа.

– Погляди на него, вот живчик… пять часов висим, а ему хоть бы что, еще и головой вертит.

– Слышь, Гестас.

Сосед справа не реагировал. Он висел, уронив голову на грудь.

– Эй, друг, – окликнул его Егор, – он к тебе обращается.

Сосед молчал.

– Кажется, сомлел твой Гестас, – ответил Егор. – А тебя как зовут?

– Гисмас, меня зовут, – ответил сосед, – никак ты снизошел до общения со мной.

– Снизошел, – повторил Егорка, – да, пожалуй, что снизошел. А ты, из какой сотни будешь, что-то я твою разбойничью физиономию не припомню?

– На себя бы лучше посмотрел, – огрызнулся Гисмас, – тоже мне царь Иудейский.

– Что, – воскликнул Егор, – этот быть не может! Он перепутал, он не туда меня возвратил. Это что за город?

– Как, что за город? Иерусалим.

– Ну, так и есть. Вина, значит, перебрал. Ах Назар, Назар, голова твоя садовая. Слышь друг, долго ли нам висеть здесь?

– Пока не помрем, – осклабился сосед, – смешной, ты.

– Слышишь Назар, – вполголоса сказал Егор, – Назар. Назар, – крикнул и увидел направляющегося к ним стражника, держащего копье наперевес.

– Чего орешь? – тяжело спросил он.

Егорка молчал, не зная ответа. Стражник половчее перехватил копье и страшное подозрение закралось ему в сердце:

– Ты что собираешься делать?! – спросил он с ужасом.

– Славь великодушного прокуратора, – сказал стражник, – он велел сократить твои страдания.

– Не надо мне ничего сокращать! – воскликнул Егор. – Я хочу страдать. Я хочу в полной мере испить эту чашу. Передай великодушному прокуратору мою безмерную благодарность.

– Но я не могу не выполнить приказ, – возразил стражник. – Я – человек маленький, подневольный.

Он поднял копье и изготовился к удару.

– А деньги тебе нужны? – спросил Егор.

– Деньги, – насторожился стражник, – кому же не нужны деньги? Ты знаешь, какая жизнь нынче дорогая. Только жалование, получишь – глядь, и все на долги ушло.