Девичий родник - [7]

Шрифт
Интервал

Могила представляла цветник. Являясь большой каменной плитой, напоминающей по форме сундук, она со всех сторон была испещрена рельефными рисунками, изображающими различные моменты из жизни Джамаспа.

Сверху на камне было высечено изображение петуха. Пред могилой горел огонь. Надсмотрщики днем и ночью поддерживали пламя, не давая ему угаснуть.

По приходе первым долгом мы накормили петухов. Затем, украсив могилу цветами, взялись за руки и, образовав кольцо, закружились вокруг нее и запели:

Прах Джамаспа мы почтили, Петухов зерном кормили. Понял наш порыв Тотем, Подняв голову, запел. Словно солнце озарило, О Джамаспе говорил, Вспомнив милую Жиндукт, Он запел ку–ку–ре–ку! Крепость древняя царицы Стон услышала девицы, «Это предков ведь очаг», — Громко нам петух кричал. Прах Джамаспа мы почтили, Петухов водой поили. И петух забил крылом, Солнце красное взошло. Солнцу светлому — хвала! Предку Джамаспу — хвала! Деве Жиндукт — привет! Смелым юношам — привет! Да цветет община наша, Загорится пламя ярче. Поклонимся мы огню, Ку–ку–ре-ку, ку–ку–ку.

После пляски, еще раз поклонившись могиле Джамаспа, мы отошли в сторону и, усевшись под тенью огромного орехового дерева, принялись пировать. Чаши наполнялись вином. Один из товарищей, поднявшись, внес предложение:

— У нас есть просьба к нашим учителям, — сказал он. — Нам хотелось бы услышать их мнение в отношении вина.

— Ха–ха–ха, — рассмеялся Эмильмердук, — if я б хотел услышать его.

Кебусей, взглянув на Хамбурабия, поднялся с места.

— Дети мои, — сказал он. — В нашей общине есть представители различных стран и племен. Никто из них при поселении здесь не был противником вина. Видно, на родине средь их племен оно было обычным напитком.

Никто не повествует о том, где и средь каких народов появилось оно впервые. Слово «вино» встречается в самых первых сказаниях. Думаю, что вино древне, как мир. Следовательно, оно необходимо человеку. Жажда радости и веселья — в природе человека. Но… здесь большое «но» — веселье и удовольствия должны занимать лишь небольшую часть жизни. Вечный праздник быстро наскучит.

Пиры во дворцах Хамадана нельзя назвать радостью и весельем. Они ничто иное, как упадок и распущенность. Веселье должно быть спутником труда.

Настоящая радость следует за трудом, и лишь такая радость полноценна, действенна как чувство. И с этой точки зрения вино — лучший друг, чудеснейшая возлюбленная. Да здравствует вино!

— Ку–ку–ре-ку! — закукарекали мы, поднеся чаши к устам.

Спустя немного времени поднялся Хамбурабий.

— Дети мои, — начал он. — Человек существо обладающее пытливым разумом и пятью внешними чувствами. И его трудоспособность имеет известные пределы. Он устает и не в состоянии переступить их.

Если он, избавившись от тяжести забот, найдет возможность погрузиться в глубокое раздумье, он не сумеет отгадать цель и тайну бытия. Природа знает слабость созданного ею человека. (Иначе, если б она не сотворила его слабым и беспомощным, он восстал бы против своего творца). Она снабдила его для достижения определенных целей определенными чувствами.

Чувство голода, жажды, чувство к женщине и ребенку… С духовным ростом человека увеличивается число его чувств. И влечение к вину появилось на арене в один из моментов духовного напряжения — роста. Вот почему вино для сильных и высоких духом людей есть потребность, для грубых и низких натур — яд. Да здравствует вино!

— Ку–ку–ре-ку! — крикнули мы, вновь осушив чаши. Очередь дошла до Эмильмердука.

Сперва он долго отнекивался, но потом начал.

— Дети мои, — проговорил он. — Я врач. Мое дело темно, как вечность. Несмотря на все мои знания и опыт, наблюдая организм больного, я всегда чувствую свое бессилие. И пред вином я нахожусь в таком же бессилии и неведении. (Вино ли нездорово, иль я?) Когда оно разлито по чашам, дивишься его неподвижности, при введении внутрь картина совершенно меняется: человек смеется, плачет, веселится, печалится, делается отважным, вино увеличивает желания, туманит мозг… В конце концов вино для меня загадка. Расскажу вам один случай.

Халдеец встретился с разгульным, махнувшим на все рукой эллином и принялся читать ему наставления:

— Брось вино, довольно пьянства, бог сотворил нас для трезвой жизни, — говорил он.

Эллин рассмеялся.

— Смотри не просчитайся, твой творец так же пьян, как я, иначе, если б он был трезв, он не сотворил бы такого глупца, как ты».

Все, рассмеявшись, выпили за Эмильмердука.

10

В нашей общине были две бездетные женщины. Ежегодно отправляющиеся весной в Общину Овна юноши согласно обычаю обязаны были посетить их.

И мы должны были следовать закону. Было принято нести бездетным подарки. Захватив различное печенье, хлеб, вино, корицу, гвоздику и букеты цветов, мы отправились.

Первая из посещенных нами была почтенная старуха. В молодости она раз родила, но ребенок был кретин, она, приложив к его устам подушку, покончила с ним. Чувство собственного достоинства и гордости не позволяло ей быть матерью идиота.

Поступок старухи не противоречил законам общины. Слепые, калеки, хилые и немощные дети лишались права на жизнь. Придя к нам издревле, обычай этот сохранился в общине. Не раз раздавались возражения против этого, вследствие чего совет общины неоднократно ставил вопрос на обсуждение и каждый раз голоса подавались за сохранение его в прежнем виде. Вероятно, и в будущем обычай этот не умрет, ибо вся молодежь его поддерживает.


Еще от автора Юсиф Везир Чеменземинли
В крови

«Ибрагим-хан… пригласил к себе своего приближенного, приятного собеседника, главного визиря, надежнейшего столпа государства, казахца Моллу Панаха Вагифа.Вагиф был воплощением мудрости, учености, благовоспитанности. Если серна — дочь прекрасных китайских степей — вздумает сравниться с маралом, взращенным на ниве его высокого вдохновения, она испытает одно лишь разочарование. Даже рубин красноречия побледнеет перед излучающими свет бейтами и редкостными жемчужинами, собранными в сокровищнице его души…»В произведении описаны события, происходившие в Карабахском ханстве во времена правления Ибрагимхалил хана (1759–1806)


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.