Девичьи сны - [22]
— Это была спорная земля…
— Семьдесят лет! Семьдесят лет жили мирно армяне и азербайджанцы…
— Не кричи!
— А теперь на тебе: отдай НКАО Армении! Когда на Президиуме Верховного Совета обсуждали, Горбачев правильно сказал, что нельзя перекраивать сложившиеся национальные территории.
— Для тебя всегда правильно то, что начальство говорит.
Ох, не надо было, не надо так… Что за язык у меня?..
Сергей вскочил из-за стола.
— Дура! — завопил он, очки у него запрыгали, он подхватил их. — Причем тут начальство?
Еще что-то он кричал обидное, пока не разглядел сквозь прыгающие очки, что я плачу.
Я сидела, закрыв лицо мокрыми ладонями, слезы катились по щекам, никак не могла я остановиться… Господи! Что же это делается с нами?! Мы просто изводим сами себя…
Слезы катились, катились, потом Сережина рука легла мне на плечо, и я ткнулась носом в холодный стакан с водой.
— Успокойся, Юля. Выпей воды.
Всхлипывая, глотая слезы, глотая воду, я выдавила из себя:
— Мы с тобой скоро останемся одни… совсем одни…
Сергей воззрился на меня, наморщив лоб чуть не до лысой макушки.
— Что ты сказала?
Меня трясло. Зубы мелко стучали о стекло стакана.
— Что ты сказала?! — крикнул он.
Глава девятая
Балтика. Сороковые годы
Его подхватили чьи-то руки. Прибойной откатывающейся волной поддало под днище мотобота. Рывок вверх… Рывок вниз… Кто-то крикнул:
— Ложи-ись!
Падая на мокрые доски палубы, Сергей в мгновенье ока увидел: бегут по пристани темно-зеленые, в касках, а другие, вбежав по колено в воду, строчат от живота из автоматов. Свистели над головой последние, уже на излете, пули.
Потом он сидел на корме, забитой пехотинцами и моряками, страшно зябнул в своем бушлате, надетом на комбинезон, и мучился от качки. Еще долго виднелся маяк Тахкуна — белый стерженек, воткнутый в иссиня-серые клубящиеся тучи, — последний знак уходящих расстрелянных островов.
Таинственный полуостров Ханко, существовавший по другую сторону залива, встретил холодным дождем и басовитым ворчанием тяжелой артиллерии. В гавани Ганге, на каменную стенку которой сошли, пошатываясь, пришельцы с Даго, их построили в колонну по четыре и повели через городок, мимо пожарищ и уцелевших каменных домов, мимо старой темной кирхи, возвышающейся над гранитной скалой, мимо карминной водонапорной башни. Редкие прохожие на улочках городка, главным образом флотские, выглядели людьми опрятными и спокойными, они глазели на обожженных десятидневным боем, обтрепанных, обросших даговцев, как на призраков.
Подземный госпиталь, в который их привели, поразил Сергея размерами, чистотой и теплом. Тут, под землей, были горячие батареи отопления! И баня была! Вот после бани да после горохового супа почти довоенной густоты и перловой каши с консервным мясом Сергей почувствовал, что можно жить дальше. Военно-морская база Ханко располагала к этому. Все здесь было как-то солидно, крепко, надежно.
Отъелись, отмылись, отдохнули. Только чернота пальцев и запах оружейной смазки не поддавались мылу и горячей воде. Среди даговцев, пришедших на последних мотоботах, не было Марлена Глухова. Наверное, группу, где он дрался в том, последнем бою, немцы отрезали от пристани. Пропал Марлен. Сергей жалел друга довоенной юности. А что, не виноват же он был в том, что его отец оказался сволочью, врагом народа.
Но горьким осадком на душе остался ночной разговор с Марленом в сарае на острове Даго.
— Вы, вояки! — поддел даговцев за ужином бойкий морячок с загипсованной от плеча рукой. — Как же это вас гансы с островов сковырнули?
— Тебя бы туда, герой! — обижались островитяне. — Вас тут, на Ханке вашей, видно, финны не очень за жопу трогают.
— Еще как трогают! Вся в синяках она. Но мы отбиваемся.
— Отбиваетесь, — ворчали даговцы, не отрываясь от еды. — А мы что, не отбивались?.. Нас больше половины побило… Нас начальство бросило… За вас немцы еще не принимались, потому и ходите героями…
— К твоему сведению, папаша, финны не хуже немцев воюют. Побывал бы у нас на аэродроме под ихними снарядами, другую песню запел бы, папаша.
— Карабахский ишак тебе папаша! — рявкнул пехотинец кавказского вида с вислыми растрепанными усами.
— У тебя вон какие длинные обмотки, — не унимался загипсованный. — Не мог, что ли, за Даго зацепиться?
— Хватит травить, морячок, — сказал Сергей. — Лучше скажи: что за аэродром? На Ханко разве есть авиация?
— На Ханко все есть! Как в Греции.
Два дня отъедались, раны зализывали. На третий всех даговцев, не нуждавшихся в дальнейшем лечении, стали распихивать по частям гарнизона. Кто был отправлен на перешеек, где границу Ханко обороняла стрелковая бригада, кто — в десантный отряд на здешние острова, а Сергея Беспалова, как мастера по вооружению, послали, по его просьбе, в авиаполк.
Это был истребительный полк неполного состава, из двух эскадрилий, в одной имел истребители И-151, попросту говоря, «чайки», а во второй — тупоносые И-16, чаще называемые «ишачками». После солидных бомбардировщиков ДБ-3 ханковская авиация производила несерьезное впечатление. Но — только на первый взгляд.
Редкий день не била финская артиллерия по аэродрому — большому полю среди соснового леса. Только заведешь моторы — привет от финнов: тут и там на летном поле рвутся снаряды. Идет «чайка» или «ишак» на посадку — опять гром, дым, высверки огня, выбросы земли, свист осколков. Но истребители взлетали и садились. Они исправно делали свое дело — не пускали финские «фоккеры» и «бристоль-бульдоги» в небо Гангута (этим звонким именем тут часто называли полуостров Ханко), барражировали над шхерами, помогали десантному отряду захватывать и держать островки на флангах обороны, да и, между прочим, летали на Эзель в разгар тамошних боев — связывали в небе «хейнкелей» и «мессершмиттов», не давали им мешать атакам торпедных катеров на немецкие корабли.
С первых страниц романа на читателя обрушивается лавина загадочных происшествий, странных находок и удивительных приключений, скрученных авторами в туго затянутый узел. По воле судьбы к сотрудникам спецлаборатории попадает таинственный индийский кинжал, клинок которого беспрепятственно проникает сквозь любой материал, не причиняя вреда ни живому, ни мертвому. Откуда взялось удивительное оружие, против какой неведомой опасности сковано, и как удалось неведомому умельцу достичь столь удивительных свойств? Фантастические гипотезы, морские приключения, детективные истории, тайны древней Индии и борьба с темными силами составляют сюжет этой книги.
Сага о жизни нескольких ленинградских семей на протяжении ХХ века: от времени Кронштадского мятежа до перестройки и далее.
Фантастический роман о необычной судьбе землянина, родившегося на космическом корабле, воспитывавшегося на другой планете и вернувшегося на Землю в наши дни. С первых страниц романа на читателя обрушивается лавина загадочных происшествий, странных находок и удивительных приключений, скрученных авторами в туго затянутый узел.Для среднего и старшего возраста. Рисунки А. Иткина.
Повесть продолжает сюжетную линию, начатую в рассказе "Формула невозможного.Через много лет Новиков и Резницкий возвращаются на планету Смилу, чтобы проверить как живут аборигены, оставшиеся без опеки Центра... .
На 1-й стр. обложки — рисунок Г. ФИЛИППОВСКОГО к повести Льва Константинова «Схватка».На 2-й стр. обложки — рисунок Ю. МАКАРОВА к научно-фантастическому роману Е. Войскунского, И. Лукодьянова «Плеск звездных морей».На 3-й стр. обложки — рисунок В. КОЛТУНОВА к рассказу Даниэля де Паола «Услуга».
Научно-фантастический роман о людях XXI века, о сложных судьбах исследователей новой формы жизни, питаемой космическим излучением, о проблемах эволюции биологической жизни на Земле, о скрытых возможностях мозга человека.
«Кто лучше знает тебя: приложение в смартфоне или ты сама?» Анна так сильно сомневается в себе, а заодно и в своем бойфренде — хотя тот уже решился сделать ей предложение! — что предпочитает переложить ответственность за свою жизнь на электронную сваху «Кисмет», обещающую подбор идеальной пары. И с этого момента все идет наперекосяк…
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.
«Меня не покидает странное предчувствие. Кончиками нервов, кожей и еще чем-то неведомым я ощущаю приближение новой жизни. И даже не новой, а просто жизни — потому что все, что случилось до мгновений, когда я пишу эти строки, было иллюзией, миражом, этюдом, написанным невидимыми красками. А жизнь настоящая, во плоти и в достоинстве, вот-вот начнется......Это предчувствие поселилось во мне давно, и в ожидании новой жизни я спешил запечатлеть, как умею, все, что было. А может быть, и не было».Роман Кофман«Роман Кофман — действительно один из лучших в мире дирижеров-интерпретаторов»«Телеграф», ВеликобританияВ этой книге представлены две повести Романа Кофмана — поэта, писателя, дирижера, скрипача, композитора, режиссера и педагога.
Счастье – вещь ненадежная, преходящая. Жители шотландского городка и не стремятся к нему. Да и недосуг им замечать отсутствие счастья. Дел по горло. Уютно светятся в вечернем сумраке окна, вьется дымок из труб. Но загляните в эти окна, и увидите, что здешняя жизнь совсем не так благостна, как кажется со стороны. Своя доля печалей осеняет каждую старинную улочку и каждый дом. И каждого жителя. И в одном из этих домов, в кабинете абрикосового цвета, сидит Аня, консультант по вопросам семьи и брака. Будто священник, поджидающий прихожан в темноте исповедальни… И однажды приходят к ней Роза и Гарри, не способные жить друг без друга и опостылевшие друг дружке до смерти.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Перед вами настоящая человеческая драма, драма потери иллюзий, убеждений, казалось, столь ясных жизненных целей. Книга написана в жанре внутреннего репортажа, основанного на реальных событиях, повествование о том, как реальный персонаж, профессиональный журналист, вместе с семьей пытался эмигрировать из России, и что из этого получилось…
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)