Дева в голубом - [10]

Я начала с совершенствования своего полузабытого французского, беря дважды в неделю уроки в Тулузе, у некоей мадам Сентье, пожилой дамы с блестящими глазами и узким, как у птички, лицом. У нее был превосходный выговор, и начала она прежде всего с фонетики. Она ненавидела дурное произношение и орала на меня всякий раз, когда я говорила «oui» в привычной для многих французов небрежной манере, когда губы едва шевелятся, а звук получается, как у квакающей утки. Она вставляла меня произносить это слово четко, раздельно, с присвистом в конце. Она настойчиво твердила, что то, как говоришь, важнее того, что говоришь. С этим я пыталась спорить, но безуспешно.

— Если не произносить слова как следует, никто не поймет, что вы хотите сказать, — вещала она. — Более того, все сразу поймут, что вы иностранка, и не будут вас слушать. Таковы уж французы.

Я воздержалась от напоминания, что она тоже француженка. В общем-то она мне нравилась, нравились ее суждения, твердое рукопожатие, да и фонетические упражнения, когда она заставляла меня изгибать губы, как будто надуваешь пузыри из жевательной резинки.

Призывала она меня также говорить как можно больше, при любой возможности.

— Если вам что-нибудь придет в голову — выскажите это! — восклицала она. — Не важно что, хоть самая мелочь, — говорите! Говорите со всеми.

Иногда она заставляла меня болтать без умолку на протяжении какого-то отрезка времени, начиная с минуты и кончая пятью. Это испытание я выдерживала с великим трудом.

— Вы думаете по-английски, а потом переводите свою мысль на французский, слово за слово, — объясняла мадам Сентье. — Но языком так пользоваться нельзя. У него свой великий устав. Главное — вам нужно научиться думать по-французски. Про английский забудьте вообще. Думайте по-французски, и как можно чаще. Не можете думать абзацами — думайте предложениями, даже словами. И стройте из них большие мысли! — И она начинала жестикулировать, делая руками такие движения, словно собиралась охватить всю комнату и даже весь человеческий интеллект.

Узнав о моих родственных связях в Швейцарии, мадам Сентье обрадовалась. Собственно, именно она заставила меня сесть и написать письмо.

— Знаете, совсем не исключено, что у вас французские корни, — говорила она. — Славно будет, если обнаружится, что ваши предки жили во Франции. Возникнет ощущение более тесной связи со страной и людьми. Тогда будет легче и думать по-французски.

Я внутренне содрогнулась. В моем представлении генеалогия, вместе с радиопередачами, шитьем и субботними вечерами дома, была принадлежностью пожилого возраста; я понимала, что в конце концов буду находить во всем этом удовольствие, но пока не торопилась. Предки не имели решительно никакого отношения к моей нынешней жизни. Но чтобы порадовать мадам Сентье, я нацарапала кузену несколько строк, касающихся истории семьи. Мадам проверила грамматику и правописание, и я отправила письмо по адресу, в Швейцарию.

Между тем уроки французского оказались полезны для осуществления второго проекта. «Прекрасная профессия для женщины! — прокаркала мадам Сентье, узнав, что я готовлюсь заниматься акушерством во Франции. — Благороднейшее занятие!» Она мне слишком нравилась, чтобы раздражаться по поводу столь романтических представлений, так что я не стала говорить, с какой подозрительностью к нам, акушеркам, относятся врачи, больничный персонал, страховые компании и даже сами роженицы. Точно так же ни словом не обмолвилась о бессонных ночах, крови и травмах, когда что-нибудь идет не так. Потому что это действительно хорошая работа и я на самом деле рассчитывала на практику во Франции, сразу после того, как пройду требуемый курс и сдам экзамены.

Перспективы третьего проекта оставались крайне неопределенными, однако же со временем он явно будет отнимать много сил и времени. Оно и неудивительно. Мне двадцать восемь, мы с Риком женаты два года, и давление со всех сторон, в том числе и с нашей собственной, начинает нарастать.

Однажды вечером, несколько недель назад, мы пошли поужинать в хороший ресторан в центре городка. Сидели, закусывали паштетом, креветками, овощами, беседовали о том о сем — о работе Рика, о моих занятиях и так далее. Когда официант принес Рику крем-брюле, а мне лимонное пирожное, я решила, что момент настал.

— Слушай, Рик… — начала я, откладывая вилку.

— Отличное мороженое, — заметил он. — Особенно карамель. Вот, попробуй-ка.

— Спасибо, не надо. Слушай, я тут кое о чем подумала.

— Ну вот, самое время для серьезных разговоров.

В этот момент в ресторан вошла пара и устроилась за соседним с нами столиком. Живот уже немного натягивал красивое темное платье женщины. На пятом месяце, машинально отметила я, и плод расположен очень высоко.

— Мы ведь не раз уже говорили о том, что пора бы завести ребенка, — понизив голос, начала я.

— Что, прямо сейчас?

— Вообще-то я подумывала об этом.

— Ладно.

— Ладно — что?

— Ладно, пусть так оно и будет.

— Вот и все? «Пусть так оно и будет»?

— А что? Мы ведь оба этого хотим? Так чего же мучиться?

Я почувствовала некоторое разочарование, хотя реакция Рика и не должна была меня удивить: я уже привыкла, что решения, даже самые важные, он принимает быстро. А вот мне-то как раз требовалась изрядная подготовка.