Дева озера - [2]

И, охраняя каждый склон,

Вставал гранитный бастион,

Как будто замок среди скал

В долине издавна стоял.

Вздымала дикая скала

Свои зубцы и купола.

Подобно пагоде, она

Была, казалось, сложена,

А если сбоку поглядеть,

То походила на мечеть;

Иль скажет кто про замок тот,

Что там знамен недостает,

Когда в синеющую высь

Над темной пропастью взвились

В росе зеленые кусты

И роз пунцовые цветы,

И в поздний час и поутру

Раскачиваясь на ветру?

12

Сколь благостна природа гор!

Там все цветы отыщет взор:

Бальзам свой розы льют с высот,

Простой орешник там растет,

Боярышник и первоцвет.

Чего-чего там только нет!

Паслен сулит златой венец,

И наперстянка — злой конец;

Где посветлей, где потемней

Цветы пробились меж камней.

Утес осинником порос,

Порос он купами берез.

Дубов и ясеней стволы

Растут из треснувшей скалы;

Превыше всех вознесена,

Стоит могучая сосна,

Ветвями пышными прикрыв

Ведущий к пропасти обрыв;

А дальше — снежная гора

Сияет ярче серебра.

Тому, кто входит в этот лес,

Едва заметен цвет небес,

И путник смотрит, словно в сон

Какой-то дивный погружен.

13

Чуть дальше, скалы разделив,

Безмолвный пролегал залив,

Не столь широкий, может быть,

Чтобы его не переплыть,

Но оставлявший кое-где

Простор синеющей воде,

В которой он и отражал

И цепь холмов и гребни скал.

Охотник подошел туда,

Где шире разлилась вода

И где огромные холмы

Не из лесной вставали тьмы,

А из безмолвных вышли вод,

Как замок из-за рва встает.

Прикосновением волны

От прочих скал отделены,

Земли забытые клочки

Преображались в островки.

14

Но ни тропинок, ни дорог

Охотник различить не мог,

Покамест случай не привел

С горы окинуть взором дол.

Как по ступеням, он стремит

Путь кверху по корням ракит

И достигает высоты,

Где опаленные кусты

И солнца розовый закат

Внезапно замечает взгляд,

А по челу озерных вод

Отображенье их плывет.

Охотник видит, глядя вниз,

Два острова, залив и мыс;

И горных исполинов строй

В краю чудес хранит покой.

Там Бенвеню на юге встал,

Сходя к воде цепями скал,

Холмов, уступов и камней,

Как бы руин минувших дней;

Он диким лесом весь порос,

А к северу — нагой утес

Бен-Эн уходит в синеву,

Подъемля гордую главу.

15

Пришлец восторженно глядит

На открывающийся вид:

«О, если б тут увидел взор

Старинный королевский двор -

Высокой башне встать бы там,

А здесь беседке быть для дам,

А на лугу, как я смотрю,

Пристало быть монастырю.

Тогда бы утренней порой

Здесь пел рожок во мгле сырой,

А к ночи лютни бы напев

Плыл над безмолвием дерев!

Когда же скрылась бы луна,

В пучину вод погружена,

В тиши бы мы внимать могли,

Как колокол гудит вдали.

Сей звук, парящий вдалеке,

Отшельнику на островке

Велел бы всякий раз опять

Молитву тихую читать.

И пришлеца, как испокон,

Спасал бы дальний этот звон,

Когда с пути собьется он!

16

Вот заблудиться бы тогда -

Так и беда бы не беда.

Но я теперь скитаюсь тут,

Мне дикий лес дает приют,

И можно камень за кровать

И дуб за полог посчитать.

Что ж, дни охоты и войны

Нам не для отдыха даны,

И эта ночь среди высот

Меня едва ли развлечет.

Не зверь владыка этих мест-

Кишат грабители окрест,

И встреча с ними для меня

Опаснее, чем смерть коня.

Теперь в горах я одинок,

Но созовет друзей рожок;

А если попадусь врагу,

То меч я обнажить могу».

17

Едва раздался рога звук,

Как увидал охотник вдруг

За старым дубом, что стоял

У основанья древних скал,

Покорный девичьей руке

Прелестный челн невдалеке.

Челн обогнул скалистый мыс,

И волны тихо разошлись,

Пред ним покорно отступив;

Коснулся он поникших ив

И к белой гальке в тот же миг,

Притихнув, ласково приник.

Охотник позабыл про страх,

Однако, притаясь в кустах.

Не шелохнувшись, не дыша,

Глядел, как дева хороша.

Она же продолжала ждать -

Быть может, где-нибудь опять

Прорежет рог лесную тьму.

Внимать готовая ему,

Она во мглу вперяла взгляд,

Откинув волосы назад,

Богине греческой равна,

Уж не наяда ли она?

18

«Но разве греческий резец, -

Подумал тотчас же пришлец, -

Сей дивный создал образец?»

Не меньше в деве было чар,

Хоть покрывал лицо загар

И краска щеки залила -

Дознаться, что она гребла

Мог всякий: стоило взглянуть,

Как тяжело вздымалась грудь.

Хоть крепкую такую стать

Саксонская не чтила знать,

Но не ступала на луга

Такая легкая нога,

Воздушной поступью не смяв

Ни колокольчиков, ни трав.

Свой горский выговор она

Считать изъяном не должна -

Столь благозвучна эта речь,

Что сил не станет слух отвлечь.

19

На деве, вышедшей из вод,

Плед, лента, брошь — все выдает

Старинный горделивый род.

Не всякой ленте довелось

Связать такую прядь волос,

Что чернотой своей была

Темней вороньего крыла;

Едва ль столь пламенную грудь

Плед прикрывал когда-нибудь;

Добрее сердца не найдешь,

Чем то, что заслоняла брошь.

Взор девы был и тих и мил

И кротость нежную струил,

Не в силах озерная гладь

Яснее берег отражать,

Чем отражал тот чистый взгляд,

Что сердце и душа таят.

Легко прочесть в ее очах

Благоволение и страх,

Смиренной дочери любовь,

И грусть, нахлынувшую вновь,

И тяжесть горестных невзгод, -

Печальный взор их выдает.

Девичья гордость, может быть,

Не позволяла ей открыть

Страсть, что пылала все сильней.

Так надо ль говорить о ней?

20

Кругом стояла тишина.

«Отец!» — воскликнула она.

Холмы, лежащие вокруг,

Чудесный поглотили звук,

И молвила она тогда:

«О Малькольм, ты вернулся, да?»

Но до того был голос тих,