Дева и цыган - [19]
— Сколько у вас детей? — вдруг спросила она.
— Пятеро, кажись, — медленно проговорил он и вновь посмотрел ей прямо в глаза.
И снова сердце у Иветты затрепетало, птицей полетело куда-то вниз и замерло. Словно во сне взяла она кружку с кофе у него из рук. Лишь молчаливую фигуру, тенью застывшую на колоде, видела она. Ни слова не говоря, он прихлебывал из глиняной кружки. И вся сила вдруг покинула Иветту, ослабели руки-ноги, возобладал над нею цыган, околдовал своей призрачной тенью.
А он, остужая горячий кофе, нацелил мысленный взор свой на извечно и необъяснимо чарующий плод, на несказанную нежность, заключенную у нее в теле.
Но вот он поставил кружку у костра и обернулся к Иветте. Она склонилась над кружкой, осторожно пробуя горячий кофе. На лицо ей упали волосы. В чертах ее запечатлелись нежность и покой, какие дарит распустившийся, но еще дремотный в своей красе цветок. Словно нежданно выглянул подснежник, выпустил навстречу солнцу три белых лепестка и застыл в дремотной неге, наслаждаясь быстротечным счастьем. Так и Иветта: раскрылась, точно цвет, ее девичья душа, но до конца не пробудилась.
И за пробуждением этим пристально и неотступно следил цыган, колдовская тень его не покидала Иветту.
Наконец он заговорил, но чары не развеялись.
— Пойдите-ка сейчас в фургон, вымойте руки.
Она подняла подернутые словно дремотной пеленой глаза — не скрыть ей прекрасного девичества, пробуждающегося от детства. Цыгана она не видела, лишь чувствовала теплую волну, исходившую от него. Волна эта накатила, омыла ее тело, лишила воли. Иветта чувствовала скрытую всепокоряющую власть цыгана.
— Хорошо, я сейчас, — пролепетала она.
Он молча поднялся, повернулся к старухе, что-то тихо и властно сказал. Потом вновь взглянул на Иветту, вконец подчинив себе — разом упали все путы: сделалось легким тело, смелой — душа.
— Пойдем! — только и сказал он.
Она безропотно двинулась следом, зачарованная движениями его тела и каждым мягким и властным шагом. Подчиниться было совсем не трудно, его воля полностью поглотила Иветту.
Вот он взошел на приступок, она — на первую ступеньку, и тут послышался ей чужой, совсем неуместный сейчас звук. Иветта замерла. По дороге к карьеру ехала легковая машина. Цыган обернулся, холодным глазом окинул дорогу. Старуха что-то прокаркала, но за нарастающим шумом мотора слов было не разобрать. Машина миновала карьер. Потом вдруг вскрикнула женщина, заскрипели тормоза — видно, машина остановилась за поворотом.
Цыган затворил дверь фургона и спустился на землю.
— Наденьте-ка шляпу! — бросил он Иветте.
Она покорно подошла к табурету у костра, взяла шляпу. Цыган, насупившись, уселся подле тележного колеса, взял молоточек, блюдо. И вновь звонко и дробно застучал, только добавились теперь и сердитые нотки — словно застрочил пулемет. А с дороги донесся женский голос:
— Можно у вас обогреться?
К костру подошла женщина. Она куталась в просторную, отливающую на солнце серебром соболью шубу. Следом появился мужчина в синей шинели. Он стянул с рук перчатки на меху и достал трубку.
— У вас здесь так мило! — улыбнулась обладательница роскошной шубы, стоившей жизни стольким зверькам, в улыбке ее читались и снисходительность, и скрытое самодовольство.
Никто не проронил ни слова в ответ.
Дама подошла к костру, даже под шубой ее пробирала легкая дрожь — они со спутником ехали в открытой машине. Дама была очень мала ростом, на лице выделялся большой, похоже, еврейский, нос. Ее крохотное, почти детское тельце, упрятанное в огромную шубу, казалось намного крупнее. Да и весь роскошный наряд не сочетался с ее обликом: в карих, чуть навыкате, глазах, порочных глазах Иезавели таилась обида.
Она присела к костру, вытянула руки — на пальцах сверкнули алмазные и изумрудные перстни.
— До чего ж замерзла! — Она передернула плечами. — Ну разве можно было ехать в открытой машине! Но попробуй пожалуйся мужу, что замерзла. — Она по-детски укоризненно взглянула на мужа, но проскользнула во взгляде и хитрая расчетливость женщины, живущей в достатке, может, даже в богатстве.
Конечно же, эта Иезавель была влюблена в своего рослого светловолосого спутника, влюблена страстно и по-собственнически. Он бегло взглянул на нее — голубые глаза его, казалось, совсем лишены ресниц, — и на безусом и безбородом лице прорезалась скупая улыбка, пустая, ничего не значащая.
На первый взгляд мужчина походил на лыжника или конькобежца. Тело тренированное, не ведающее каждодневной работы. Вот он неспешно набил трубку, прижимая табак длинным и сильным, красным от холода пальцем.
Иезавель все смотрела на него, ожидая, что он заговорит, ответит. Но он лишь бессмысленно улыбнулся. Женщина вновь повернулась к огню и, вскинув брови, уставилась на свои крохотные белые руки над костром.
Мужчина сбросил шинель на теплой подкладке и остался в шерстяном свитере с затейливым желто-серо-черным узором и хорошо сшитых свободных брюках. И он под стать своей спутнице — из богатых! Сложен великолепно; грудь выпуклая и мускулистая. Как привычный к походам человек, он начал неторопливо разводить почти погасший после обеда костер. Словно солдат на марше во время привала.
Дэвид Герберт Лоуренс остается одним из самых любимых и читаемых авторов у себя на родине, в Англии, да, пожалуй, и во всей Европе. Важнейшую часть его обширного наследия составляют романы. Лучшие из них — «Сыновья и любовники», «Радуга», «Влюбленные женщины», «Любовник леди Чаттерли» — стали классикой англоязычной литературы XX века. Последний из названных романов принес Лоуренсу самый большой успех и самое горькое разочарование. Этический либерализм писателя, его убежденность в том, что каждому человеку дано право на свободный нравственный выбор, пришлись не по вкусу многим представителям английской буржуазии.
Роман «Сыновья и любовники» (Sons and Lovers, 1913) — первое серьёзное произведение Дэвида Герберта Лоуренса, принесшее молодому писателю всемирное признание, и в котором критика усмотрела признаки художественного новаторства. Эта книга стала своего рода этапом в творческом развитии автора: это третий его роман, завершенный перед войной, когда еще не выкристаллизовалась его концепция человека и искусства, это книга прощания с юностью, книга поиска своего пути в жизни и в литературе, и в то же время это роман, обеспечивший Лоуренсу славу мастера слова, большого художника.
Произведения выдающегося английского писателя Д. Г. Лоуренса — романы, повести, путевые очерки и эссе — составляют неотъемлемую часть литературы XX века. В настоящее собрание сочинений включены как всемирно известные романы, так и издающиеся впервые на русском языке. В пятый том вошел роман «Влюбленные женщины».
Страсть. Одиночество. Ненависть. Трагедия…Вечное противостояние сильной личности – и серого, унылого мира, затягивающего в рутину повседневности…Вечная любовь – противостояние родителей и детей, мужей и жен, любовников, друзей – любовь, лишенная понимания, не умеющая прощать и не ждущая прощения…Произведения Лоуренса, стилистически изысканные, психологически точные, погружают читателя в мир яростных, открытых эмоций, которые читатель, хочет он того или нет, переживает как свои – личные…В книге представлены повесть «Дева и цыган» и рассказы.
В наследие английского классика XX столетия Д. Г. Лоуренса (1885–1930), автора всемирно известных романов «Сыновья и любовники» и «Любовник леди Чаттерлей», входят и несколько стихотворных циклов, и путевые заметки, и более полусотни новелл, в которых в полной мере отразились все грани его яркого дарования. «Быть живым, быть живым человеком, быть цельным живым человеком — вот в чем суть». Он всегда и во всем был верен своему девизу. В данную книгу включены 13 ранее никогда не издававшихся в нашей стране рассказов этого блистательного мастера «малого жанра».
Произведения выдающегося английского писателя Дэвида Герберта Лоуренса — романы, повести, путевые очерки и эссе — составляют неотъемлемую часть литературы XX века. В настоящее собрание сочинений включены как всемирно известные романы, так и издающиеся впервые на русском языке. В четвертый том вошел роман «Радуга в небе», который публикуется в новом переводе. Осознать степень подлинного новаторства «Радуги» соотечественникам Д. Г. Лоуренса довелось лишь спустя десятилетия. Упорное неприятие романа британской критикой смог поколебать лишь Фрэнк Реймонд Ливис, напечатавший в середине века ряд содержательных статей о «Радуге» на страницах литературного журнала «Скрутини»; позднее это произведение заняло видное место в его монографии «Д. Г. Лоуренс-романист».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Автор цикла исторических романов «Проклятые короли» – французский писатель, публицист и общественный деятель Морис Дрюон (р. 1918) никогда не позволял себе вольного обращения с фактами. Его романы отличает интригующий и захватывающий сюжет, и вместе с тем они максимально приближены к исторической правде. Согласно легенде истоки всех бед, обрушившихся на Францию, таятся в проклятии, которому Великий магистр ордена Тамплиеров подверг короля Филиппа IV Красивого, осудившего его на смерть. Охватывая период с первого десятилетия XIV века до начала Столетней войны между Францией и Англией, Дрюон описывает, как сбывается страшное проклятие на протяжении этих лет.
Литературный шедевр Стефана Цвейга — роман «Нетерпение сердца» — превосходно экранизировался мэтром французского кино Эдуаром Молинаро.Однако даже очень удачной экранизации не удалось сравниться с силой и эмоциональностью истории о безнадежной, безумной любви парализованной юной красавицы Эдит фон Кекешфальва к молодому австрийскому офицеру Антону Гофмюллеру, способному сострадать ей, понимать ее, жалеть, но не ответить ей взаимностью…
«В двадцати милях к западу от Таксона «Вечерний экспресс» остановился у водокачки набрать воды. Кроме воды, паровоз этого знаменитого экспресса захватил и еще кое-что, не столь для него полезное…».
Роман французского классика Александра Дюма-отца «Королева Марго» открывает знаменитую трилогию об эпохе Генриха III и Генриха IV Наваррского, которую продолжают «Графиня де Монсоро» и «Сорок пять». События романа приходятся на период религиозных войн между католиками и гугенотами. Первые шаги к трону молодого принца Генриха Наваррского, противостояние его юной супруги Марго, женщины со своеобразным характером и удивительной судьбой, и коварной интриганки – французской королевы Екатерины Медичи, придворная жизнь с ее заговорами и тайнами, кровавые события Варфоломеевской ночи – вот что составляет канву этой увлекательной книги.