Деус Вульт! - [52]

— Не собираюсь я этого делать! Пусть отец Ив подтвердит, что это было бы ужасно! Мы ведь не хотим, чтобы паломники разделились на соперничающие банды, хотя граф Тарентский, может, и лелеет такую мысль.

— Мессир Рожер прав, — серьезно сказал священник. — Герцог привел вас сюда и имеет право требовать от вас службы. Он никогда не обещал вам замок, и вы не можете бросить его, пока он выполняет все свои обещания. Мы покинули родину восемнадцать месяцев назад и находимся среди чужеземцев, законы и обычаи которых совершенно непостижимы; если мы перестанем придерживаться понятных нам западных обычаев, войско превратится в неуправляемую толпу. Мы же не греки, чьи правители борются между собой за трон. Может быть, мы и сумели добраться сюда только поэтому.

— Такая дотошность кажется мне глупой, — сердито заявила Анна. — Отец Ив говорит, что мы должны править этой страной. Тогда нам нужен замок, в котором мы могли бы поселиться. Но ты для этого не хочешь ударить палец о палец. Тебе следовало бы прислушаться к моим словам и помнить, что первейший долг мужчины — это его обязанности по отношению к семье!

— Вы забываете о собственном долге, — сурово ответил ей отец Ив. — Жена обязана покоряться мужу, так как женщины уступают в уме мужчинам и не в состоянии понять действие человеческих законов. Я считаю, что пока герцог вас содержит, ему нужно повиноваться, и не о чем тут больше говорить!

Анна умолкла. Когда мужчины начинают болтать о природной слабости женского ума, любая женщина догадывается, что она-то как раз умнее их, и предпочитает сохранять спокойствие.

Весь остаток января осада еле теплилась — если действия, не наносящие никакого урона врагу, можно назвать осадой. Граф Блуа, как всегда, распределял скудный паек, и только это еще объединяло армию, потерявшую надежду на успех. Продолжался падеж лошадей, и недостаток вьючных животных приковал войско к лагерю, так что оно даже отступить не могло. Гарнизон Антиохии по-прежнему пас табуны за стенами города, несмотря на осадный замок Танкреда, и получал продовольствие через ворота Святого Георгия и Святого Павла. К концу месяца из деревни пришли тревожные вести: сирийские турки собирали войско, чтобы вызволить Антиохию из осады.

Пилигримы были не в состоянии воевать, но отсутствие лошадей обрекало на неудачу любую попытку покинуть лагерь. Да и куда им было ехать? Порт Святого Симеона пустовал — мало кто рисковал выходить зимой в море. Второго февраля среди штатских началась небывалая паника, которой поддался и кое-кто из рыцарей, особенно безлошадных.

Анна свыклась с мыслью о поражении, но держалась храбро. Было известно, что турки не убивают молодых пленниц, а продают их в рабство, и она обсуждала с отцом Ивом и мужем, что ей делать в случае захвата лагеря. Честь повелевала ей покончить с собой, но самоубийство считалось смертным грехом. Она попросила у отца Ива совета так спокойно, словно речь шла об устройстве летнего пикника.

— Конечно, самоубийство — грех, — отвечал ей священник, — но в подобных случаях женщины просят близких им мужчин убить их. Это вполне допустимо, потому что сами мужчины обычно бьются до последнего и встречают смерть в бою. В таких обстоятельствах вероятная гибель от руки неверного делает убийство жены простительным.

— А если меня в этот момент не окажется рядом? — спросил Рожер. — Я один из немногих, у кого еще есть боевой конь, а вожди не захотят лишаться Блэкбёрда и ни за что не позволят мне оборонять хижины.

— Мне кажется недостойным просить близкого человека убить себя, — ровно проговорила Анна. — Я бы хотела всегда носить за поясом кинжал, но могла бы перерезать себе горло и обычным столовым ножом, хотя кончик у него тупой, и таким ножом не покончишь с собой одним ударом. Все же мне не хочется подвергнуться божьей каре и оказаться в аду. Отец мой, вы должны придумать какой-то выход!

— Трудная задача, — задумался священник. — Клирики решают ее по-разному. Тысячу лет назад существовали благородные христианки, которые предпочитали смерть от собственной руки объятиям языческих вождей, и церковь объявляла их мученицами. Возможно, вы были бы оправданы, если бы убили себя не только из-за рыцарской гордости и мирского чувства чести, но главным образом из-за страха, что вас заставят поклоняться дьяволу. Но пока рано думать о самоубийстве. Наблюдайте и ждите. Возможно, мы еще выиграем эту битву.

— Хорошо сказано, отец мой, — ответила Анна. — В Славонских горах мы тоже было потеряли надежду, но все же пробились, и я оказалась здесь. Вижу, к нам идет мессир Роберт де Санта-Фоска, и, как обычно, с новостями. Кузен Роберт, мы решаем, следует ли мне покончить с собой, когда неверные начнут штурмовать лагерь, и отец Ив утверждает, что это грех. Что ты думаешь об этом?

— Госпожа, лишить мир такой красоты — величайший грех! Вполне возможно, что после всех наших бедствий жизнь в турецком гареме не покажется тебе ужасной. Они такие же мужчины, как и мы, а прекраснейшая из жен правит у них всеми остальными. Ты могла бы стать королевой Антиохии! Помню, в Сицилии неверные убивали своих женщин, когда мы брали их города. Но уцелевшие ничуть не жалели о том, что отдали свою любовь смелым воинам. Однако кто тут говорит о поражении? В норманнском лагере под Дорилеем наши дела были намного хуже. Мы прогоним турок за сотню миль, а когда станет потеплее, возьмем и этот город. Рожер, не хочешь ли прогуляться? Нам надо кое-что обсудить.