Деус Вульт! - [50]

— Пойдем ужинать, — спохватилась жена, высвобождаясь из его объятий. — Последние два дня я ничего в рот не брала, кроме этой проклятой холодной каши. Я боялась одна ходить на рынок, и у меня не осталось ни кусочка угля, чтобы разогреть ее. Смотри, какой-то гнусный арбалетчик крутится вокруг Блэкбёрда. Спустись и прогони его. Я буду через минуту!

Рожер сломя голову кинулся вниз, нащупывая рукоять меча. Прошло несколько минут, и на улицу спустилась Анна, неся мешок с одеждой. Ведя лошадь в поводу, они спустились на берег. На складе чиновники графа Блуазского дали им сухарей и немного разбавленного вина. Рожер и Анна сели на валун и принялись жевать хлеб, размоченный в морской воде, а Блэкбёрд уныло стоял рядом, фыркая от негодования. Анна ненавидела этот город и готова была уехать из него куда и когда угодно, но в лагере ее ждала одинокая жизнь. В нормандском стане почти не было женщин: герцог с большинством вассалов собирался по окончании войны вернуться домой. Ни Рожер, ни Анна не знали никого из нормандских дам.

— Никогда мне не было так одиноко, — сказала Анна. — Больше не оставляй меня! Я думала, во время этого священного похода все будут заодно, но ты не представляешь себе, что за подонки собрались в этом порту и как они грабят пилигримов. В Провансе трубадуры пели песни о богатом, жарком Востоке, где после победы над неверными будут мирно и безоблачно жить смелые и учтивые рыцари. С тех пор прошло восемнадцать месяцев, и что же? Мы сидим здесь без огня и еды. И зачем меня понесло в эту проклятую богом страну?

Рожеру было нечего ответить. Брат говорил ему, что все войны одинаковы, что в них нет ничего, кроме постоянной опасности, неудобств, холода и голода, но он не верил. Ему и в голову не приходило, что вторую зиму они будут встречать у границ Византии. Перед ними лежала непокоренная Сирия, и война казалась бесконечной. Утешить жену было нечем. Едва ли Анну успокоили бы рассуждения о том, что они — воины Христовой церкви, которым за верность клятве будут прощены все грехи. Но тут ему в голову пришел довод, который мог на нее подействовать, и он решился.

— Милая, надо быть стойкой. Вернуться на Запад, оставив Антиохию непокоренной, — это настоящий позор. Наш английский манор слишком беден и груб для дамы из Прованса. В лагере дела идут на лад, и под защитой отважных рыцарей ты будешь чувствовать себя в большей безопасности, чем в этом порту, где хозяйничают банды мародеров. Вернемся в нашу хижину. Там будет холодно и голодно, но я все время буду рядом, а когда придет весна, мы выбьем неверных из Антиохии!

Всхлипывающая Анна задремала в его объятиях, и они провели ночь на берегу, завернувшись в ее одеяло и подложив под голову его доспехи.

Они проснулись на рассвете. Анна, знавшая в этом городе все входы и выходы, стащила с плохо охранявшегося склада немного овса для Блэкбёрда. Рожер усадил жену на коня, к передней луке привязал кольчугу, а к задней — кожаный мешок. Боевой скакун произвел на складских клерков такое впечатление, что те дали им с собой торбу зерна. Все остальные могли пухнуть с голоду, но тяжеловооруженных рыцарей следовало беречь для битвы. А потом Рожер с Анной пустились в двухдневное семейное путешествие. Каждая лужа, каждый попадавшийся навстречу вонючий обоз были Рожеру так же знакомы и так же ненавистны, как и весь этот постылый край. Чем омерзительней была дорога, тем желанней казался лагерь, и сложенная из дерна и веток убогая хижина виделась им родным домом. Слуга обрадовался, разжег огонь и принялся разогревать еду. Это была все та же просяная каша, но они несказанно удивились бы, достанься им что-нибудь повкуснее.

Утром Рожер пошел в шатер герцога договариваться, чтобы жену зачислили на довольствие. Заодно надо было узнать, нет ли для него какого-нибудь поручения. Приказ обозникам покинуть лагерь давно стал пустым звуком. На первых порах распоряжения начальства неохотно исполняли, но вскоре забывали о них. Кроме того, благодаря последним набегам воины, осаждавшие Антиохию, питались не хуже, чем жители порта. Никаких поручений не было: военные действия прекратились, а выводить из лагеря боевых скакунов до появления первой травы — значило обрекать их на смерть. Обитатели лагеря смертельно ненавидели свою стоянку — все эти хижины, палатки, тропинки. Все так же мрачно нависали над ними стены Антиохии, все по тому же руслу тек осточертевший Оронт, и нечистоты, оставляемые тысячами людей, тоже смердели как обычно. Вот только мухи над лагерем не вились: их время еще не настало. Влажный, зеленый Суссекс, казалось Рожеру, существовал только в воспоминаниях о детстве, и юноша не мог себе представить, что они когда-нибудь покинут это кишащее людьми место, соединявшее в себе все недостатки безлюдной деревни и густонаселенного города.

Почти всегда они были только вдвоем. Анна не виделась с другими женщинами, потому что они были очень бедны. Деньги еще водились только у жен знатных баронов, а Анна была чересчур горда, чтобы идти к ним в компаньонки. Рожер в присутствии других рыцарей чувствовал себя неловко, и друзей среди мужчин, за исключением кузена, у него не было. Анна объясняла это тем, что он слишком привык верить хвастовству отставных военных и считать их непревзойденными знатоками своего дела. Но ему нелегко было преодолеть застарелый комплекс младшего брата, которого вечно воспитывают. Поэтому они так радовались ежевечерним посещениям Роберта де Санта-Фоска. Он был одним из немногих счастливчиков, чьи боевые скакуны выдержали поход до границ Сирии. Может быть, ему именно поэтому было незнакомо чувство беспомощности и ощущение крушения всех надежд, охватывавшее каждого рыцаря, оставшегося без коня или получившего взамен какую-то паршивую местную лошадь. Кузен очень подружился с Анной. Ему нравилось сочинять для нее баллады и сирвенты. Рожер тоже любил видеться с братом: тот всегда знал последние лагерные сплетни и болтал о секретных решениях военных советов с такой легкостью, словно сам на них присутствовал. Объяснялось это просто: граф Тарентский поддерживал со своими вассалами дружеские отношения. Собственно, ничего другого ему и не оставалось, потому что королевство южных норманнов еще только создавалось и порядок престолонаследия не был разработан. Род Отвиллей, к которому принадлежал граф Боэмунд, не мог тягаться в знатности с родом герцога Нормандского, и каждый сторонник (чаще всего недавно приобретенный) был у Боэмунда на счету. Роберт яро восхвалял его воинские доблести и только что не молился на его талант полководца, охаивая других вождей, с оглядкой относившихся к дерзким замыслам графа. Рожер иногда подозревал, что граф специально велит своим рыцарям сплетничать, чтобы это мнение распространилось по лагерю как можно шире.