Деус Вульт! - [22]

— Так больше нельзя. Мы должны что-то предпринять. Так нас всех перебьют одного за другим, а мы и пикнуть не успеем. Нужно как следует отпугнуть этих турок, иначе мы тут костьми ляжем. Я видел много боев, всю жизнь на хлеб ратным трудом зарабатывал, и не желаю, чтобы в меня стреляли, как в соломенное чучело на колу. К черту герцога! Малыш, когда на нас снова навалятся, ты поскачешь за мной?

У Рожера душа ушла в пятки. Ослушаться приказа герцога, сломать строй? Но у Гуго был большой опыт; кроме того, его предложение диктовалось необходимостью. Действительно, надо было что-то делать. Он боялся остаться беззащитным, оторвавшись от товарищей и ринувшись туда, где его могли легко подстрелить, но еще больше он боялся обвинения в трусости. У него пересохло в глотке, глаза разъедала пыль, рука онемела от тяжести щита, а раскаленный солнцем шлем впивался в голову. Все что угодно, только не это ожидание, подумал Рожер. Если он сдвинется с места, живот у него либо перестанет болеть, либо успокоится на веки вечные. Он кивнул Гуго: согласен!

Легким галопом к ним приближался новый отряд, в котором было около пятидесяти всадников. Насмехаясь над паломниками, турки принялись осыпать их стрелами. Когда последний лучник проехал мимо, Гуго послал коня вперед и галопом поскакал по диагонали налево, отрезая врага от главных сил. Рожер и восемь его ближайших соседей последовали за ним. Ряды турок на холме тут же пришли в движение: как только рыцари поравнялись с уходящими лучниками, со склона скатился новый отряд, взял их в полукольцо, и стрелы градом посыпались на десятку. Гуго заметил опасность и отклонился влево, пытаясь пробиться к рядам паломников. Его правый бок остался незащищенным, и через секунду две стрелы торчали у коня в брюхе, а одна застряла в лодыжке Гуго. Лошадь рухнула. Рожер знал, что должен остановиться, но он сам оказался в смертельной опасности: Жак понесся во весь опор, пытаясь догнать врага. Страх, который испытывают во время атаки даже самые смелые всадники, очевидно, передался возбужденному коню. Рожер натянул поводья, но это не помогло. Ужас объял его и заставил оглянуться на оставленную цепь. Их группа все еще неслась вперед. Он заметил, что догнал замыкающего и тот начинает разворачиваться к нему лицом. Вспомнив, как предыдущий турок уклонился от удара, юноша нацелил копье ниже, и оно чуть не вырвалось из его руки, войдя в тело врага над бедром. Турка окончательно развернуло боком, и Жак свернул в сторону, чтобы не налететь на низенькую лошадь. Когда турок упал наземь, Рожер поднял древко, высвобождая наконечник копья. Он подъехал к цепи рыцарей, и те молча расступились, давая ему дорогу. Оказавшись в тылу, он развернулся и рысью поскакал на свое место. Из десятки, рванувшейся в атаку, двое вернулись на запаленных конях, четверо пешком, но Гуго и еще двое рыцарей лежали перед цепью с перерезанным горлом, а довольные турки снова поднялись на вершину холма.

К нему ехал герцог. Его лицо было черным от толстого слоя пыли. Кое-где этот слой размыли струйки пота, обнажив красную, обожженную солнцем кожу. Его сорванный от крика голос напоминал карканье ворона. Он остановил коня и наклонился к Рожеру.

— Проклятый молокосос! Упрямый, нетерпеливый дурак! Три рыцаря и семь боевых скакунов за одного неверного без доспехов! Теперь-то ты понял, что им только этого и надо было? За смерть товарищей тебя бы следовало ослепить и кастрировать. Не грози нам всем гибель, я бы сию же минуту казнил тебя перед строем. Встань на место, и если ты еще раз посмеешь лезть в атаку без приказа, я сам стащу тебя с коня!

Он поскакал дальше, хрипло ободряя воинов.

Рожер повесил голову. На душе у него скребли кошки. Герцог, видимо, решил, что именно он первым рванулся в атаку, и неминуемо вспомнит об этом, когда начнет раздавать земли и замки. Но хуже всего было то, что он оказался трусом и не сумел спасти Гуго де Дайвса. Как это Гуго говорил сегодня утром? «Первый долг рыцаря — защищать своего товарища, оказавшегося на земле». Конечно, Жака было трудно остановить, а он в это время гнался за турком… И тем не менее он бросил в беде друга, лишившегося лошади, раненного в ногу, позволил этим грязным, волосатым неверным перерезать ему горло! Юношу терзала мысль, что смерть Гуго на его совести. Но затем он начал припоминать, что еще год назад ничего о нем не знал, что во время похода считал его болтуном и занудой, который мечтает забраться повыше и втереться в общество рыцарей по рождению. Нет, не были они друзьями, ничто их не связывало. Да и Жака было не удержать… Однако герцогу это безразлично. Конечно, герцог решил, что именно Рожер подбил остальных, а у него и в мыслях этого не было. Так он успокаивал свою совесть, пока его не пронзило ощущение близящейся катастрофы. Если даже испытанный воин Гуго угодил в турецкую ловушку, которая казалась теперь такой очевидной, то есть ли шанс уцелеть у него и остальных пилигримов, большей частью юных и тщеславных рыцарей?

Агония христианского войска продолжалась. Бой длился уже два часа, а стрелы все летели и летели, и не было никакой возможности пустить в ход копья. Шум со стороны лагеря сменился паническими воплями. Слышался женский визг. Должно быть, турки ворвались внутрь. А рыцари продолжали терять лошадей, и ряды спешенных воинов позади цепи все росли. Многие сидели на земле, бинтуя раненые ноги. Если бы все турецкое войско подошло к ним на расстояние полета стрелы, оно бы просто смяло пилигримов численным превосходством, но враги все еще пытались выманить рыцарей из цепи. Небольшие группы турок скакали вдоль строя, в то время как остальные с холма следили за происходящим. Герцог и другие военачальники то и дело объезжали отряды, сплачивая ряды, но в голосах их уже слышалось отчаяние. Они уже не сулили победу, но обращались к рыцарской чести, чтобы заставить своих сторонников держаться стойко. Тем временем новый отряд неприятеля подъехал совсем уже вплотную, тут турки внезапно закинули луки за плечо, выхватили короткие кривые мечи и бросились прямо на строй рыцарей, в какой-нибудь сотне ярдов от Рожера. Атаку легко отбили, но это показало, что враг окончательно осмелел. Молодой бледнолицый рыцарь, стоявший на несколько человек левее, попятился, выругался и шагом двинулся к лагерю. Герцог нагнал и остановил его. Рожер не слышал слов командира, но рыцарь мрачно вернулся на свое место. Это стало для юноши откровением. Впервые в жизни он видел настоящий бой, и ему не с чем было сравнивать собственное поведение. Теперь же было ясно, что не он один чувствует себя попавшим в ловушку, но что и другие люди, не глупее и не трусливее его, думают то же самое: пора бежать. От этой мысли его бросило в дрожь. Он убил турка, чем мог похвастаться далеко не каждый, он храбро держался в первом ряду и теперь имеет право подумать о собственной безопасности, пока не остался в полном одиночестве.