Детям - [91]
– Ты что, Зорзик? Скучни, а?
– Есть захотел… – сказал капитан. – Запоздали сегодня.
– Не хочется домой… – сказал, как бы про себя, Жоржик.
– Вот и посиди на бережку, а мы обедать пойдем.
Причалили. Димитраки побрел к себе.
– Посидим здесь… не хочется домой… – сказал мне Жоржик. – Немного посидим… Ну пожалуйста.
Мы остались. Капитан пошел вперед, наказав скорей приходить. Сидели молча. Какая-то тихая грусть была под небом, в нежном освещении вечера. Солнце ширилось и краснело, опускаясь к водам. Морской куличок одиноко стоял на бережку, под камнем. Пискнул и полетел. Жоржик лежал лицом к земле, точно рассматривал гальку. Прошло минут пять.
– Жоржик, пора…
Он лежал, уткнувшись носом в мелкую гальку, недвижный. Вдруг его плечики задергались часто-часто.
– Жоржик! Что ты? Жоржик…
Он не поднимал головы и еще теснее прильнул лицом к земле.
– Жоржик…
Я взял его за плечи, но он упирался и не показывал лица. Он плакал.
– Милый мальчик… Ну, скажи мне… Тебе будет легче… Что с тобой?
Его плечики затрепетали сильней, но он все же не показывал лица: он не хотел, чтобы видели его слезы. Он трепетал, как выброшенная на берег рыбка. Я взял его за плечи и поднял. Лицо было мокро от слез.
– Оставьте меня! Оставьте!! Не хочу, не хочу!..
Он вскочил на ноги и побежал вдоль берега. Я поспешил за ним. Так мы шли минут пять. Наконец он остановился и обернулся ко мне.
– Вы не сердитесь? – еще издали закричал он. – Вы, пожалуйста, не сердитесь… Мне хотелось, чтобы никого, никого не было… Плакать хотелось… – совсем тихо сказал он, когда я подошел к нему. – Так тут… у меня тут… – показал он около горла, – тяжело…
Он говорил как взрослый и извинялся за беспокойство.
– Что за пустяки! Я, конечно, не сержусь… Чего же плакать! Мы так весело прокатились…
– Да… И мне сперва было весело… Ведь сегодня середа, да? Значит, был пароход?! Письмо от мамочки! Письмо от мамочки!.. – Он даже запрыгал. – Пойдемте, пойдемте скорей!.. Я совсем забыл. Пойдемте же скорей! Догоняйте меня…
И он побежал быстро-быстро. Потом остановился.
– А Димитраки ни от кого не получает писем? Должно быть, ни от кого… Знаете что? Давайте напишем ему!
– О чем же ему написать? Он и читать-то не умеет…
– Он получит и покажет нам, а мы прочтем. Давайте… Только что же ему написать… Я придумал! Напишем, что он очень хорошо делает фелюги, а? Или что мы завтра придем к нему в гости, а?..
Когда мы подходили к террасе, капитан поднялся с кресла и поспешно скрылся.
– Дядя Миша-то! Он прячется! Дядя Миша! Дядя Миша! Видел, видел!
Жоржик побежал за ним. Я остановился на террасе, не понимая, в чем дело: капитан так стремительно исчез. На столе я заметил смятый серый листок.
Телеграмма…
Слышно, как Жоржик стучал кулачками в дверь кабинета и кричал:
– Отворяй, отворяй! Я видел тебя, видел!..
Но не отворялась дверь.
У меня мелькнула тревожная мысль. Что за телеграмма? Сейчас Жоржик вернется… Я схватил телеграмму и сунул в карман.
– Спрятался дядя… А писем нет?
И Жоржик, как всегда, подбежал к столу.
– Писем нет… – услыхал я разочарованный голосок. – Ну что это…
Послышались тяжелые шаги, и вошел капитан. Его лицо и особенно глаза были красны.
– Проклятый комар… в самый глаз врезался… – сказал капитан, бросая тревожный взгляд на стол. – Насилу промыл… Скажи, Жоржик, чтобы обедать подавали…
Жоржик ушел.
– Где телеграмма? – быстро спросил меня капитан. – Ах, спасибо… Скверно… – махнул он рукой. – Надо ехать… Нет никакой надежды… Сразу…
Я понял, о чем говорит он.
– Я не думал, что так скоро… Надеялись… Доктора уверяли, что поправится… Надо ехать, надо ехать…
Он растерянно смотрел на меня. Смотрел, как ребенок. Его крепкая, даже величественная фигура в эту минуту нежданного удара принизилась, сгорбилась.
– Может быть, еще не так опасно…
– Поймите же, что у меня никого нет, никого, кроме них!..
Он ходил по террасе из угла в угол, схватившись за лоб и с силой потирая его, точно хотел найти, выжать какую-то нужную мысль.
– Надо скорей, скорей… Она ждет его… Господи… Как ему-то сказать… На до беречь его… – совсем растерянно повторял капитан.
Солнце село. Уже начинали древесные лягушки свою росистую вздрагивающую песню. Тоскливую песню.
– Пароход идет завтра в семь утра… Я ничего не соображу… Мы не думали, не думали, что так… Я бы не поехал сюда… Но они, доктора… они советовали полный покой… Жоржик сам такой хрупкий…
Я вспомнил, что произошло на берегу. Откуда такое предчувствие?! Да, это было. Это все было. Так ярко до сих пор стоит передо мной и маленькая фигурка с заплаканными глазами, и массивная фигура капитана, видавшая виды и теперь такая пришибленная.
– А писем нет? Дядя Миша, почему же нет писем?..
Капитан постарался сделать веселое лицо. Оно вышло кислым.
– Будут… Ты вот что… Завтра мы едем… к мамочке…
– К мамочке?! Дядя Миша!..
Он не верил.
– Ну да… Захватим ее сюда… Она очень скучает… Она совсем… почти… хорошо себя чувствует. Подали обед?
– К мамочке!.. Захватим!..
Точно кто воткнул нож в мое сердце и повернул. Я не мог смотреть, не мог слушать. В море смотрел я. Там темнело.
– Едем к мамочке! – кричал Жоржик. – Вы слышали? Мы завтра едем!
Он прыгал около меня и хватал за руки. Я ждал, что сейчас заплачет.
