Детство Скарлетт - [52]

Глава 9

Братья Рохасы, после того, как расправились со своими заклятыми врагами Бакстерами, дотла сожгли их дом, всех уничтожили, уже никого не боялись ни в Сан-Мигеле, ни в его округе.

Хотя по одну и по другую сторону мексиканской границы шлялось множество всякого сброда, никто из преступников и контрабандистов не решался в открытую схватиться с Рохасами, все выжидали удобный момент.

А Рохасы чувствовали свою безнаказанность и силу. Они буквально упивались открывшимися возможностями. Ведь городок лежал у их ног, жители трепетали, лишь только слышали голос или видели кого-нибудь из братьев Рохасов или из их подручных.

Сан-Мигель, казалось, вымер.

Люди отваживались только на то, чтобы выглянуть в узкую щель ставни и тут же прятались назад, боясь, что кто-нибудь из бандитов мог заметить тень в окне или за дверью.

Братья Рохасы обнаглели до того, что выволокли беззащитного хозяина таверны на крыльцо его заведения, связали руки, и повесили через перекладину, на которой обычно болтался фонарь.

— Так ты скажешь, где прячется грязный гринго?

— Я не знаю, — едва шевеля окровавленными губами, шептал хозяин таверны.

— Говоришь, не знаешь? — кричал Эстебан, дергая за веревку.

— А мне кажется, что тебе придется признаться во всем, во всех грехах, даже в тех, которых ты не совершал, — сказал Рамон, затягиваясь сигарой.

Эстебан отпускал веревку, и Солутас падал на землю. Он был весь перепачкан в кровь и пыль и его глаза с трудом открывались, из носа текла кровь.

Но все равно он продолжал говорить:

— Я ничего не скажу, я ничего не скажу…

— Ах, ты такой упрямый как и твой приятель гринго? Что ж, нам придется попотеть, мы будем избивать тебя до тех пор, пока ты не признаешься, — сказал Мигель, поглаживая рукоять своего револьвера. — Но ты устанешь и не выдержишь раньше, чем мы, ведь нас видишь сколько, целая дюжина, — Мигель самодовольно осмотрел своих подручных.

На лицах бандитов были ехидные и самодовольные улыбки, им нравилось глумиться над беспомощным человеком.

Рамон взглянул на свой полусгоревший дом. Мигель перехватил взгляд старшего брата.

— Не волнуйся, Рамон, денег у нас теперь хватит, мы отстроим наш дом, он будет лучше прежнего. И вообще, мы можем захватить теперь и дом Бакстеров, ведь он по праву теперь принадлежит нам.

— Конечно, — сказал Рамон, — я думаю, мы отдадим тот дом Эстебану, пусть развлекается в нем. Эстебан, ты согласен?

— Что ж, я не против, — ухмыльнулся Эстебан, но потом, сплюнув себе под ноги, произнес. — А на кой черт он мне нужен, Рамон, мне и с вами неплохо.

— Но ты же должен, в конце концов, Эстебан, стать самостоятельным человеком.

Эстебан Рохас пожал плечами.

— По-моему, я и так самостоятельный, ведь я единственный из всех вас, кто осмелился пристрелить эту стерву Бакстер.

— Для этого большой смелости не надо было, — прошипел сквозь зубы Мигель, обращаясь к Рамону.

Тот утвердительно кивнул в ответ.

— Значит, этот грязный недобитый гринго прячется где-то рядом, а ты, старик, не хочешь сказать?

— Я ничего не скажу… — с трудом ворочая языком, сказал хозяин таверны.

— Я вижу, ты не хочешь жить хорошо, не хочешь, чтобы в твою таверну приходили люди, пили, гуляли, веселились? Наверное, ты хочешь отправиться на кладбище. Но запомни, тебя же в гробу хоронить никто не будет. Мы убьем тебя и бросим посреди площади, чтобы все видели, что бывает с теми, кто идет против нас, — и Рамон ткнул пальцем себе в грудь. — Запомни это. Вообще-то, я был уверен, что ты поумнее, а ты на деле оказался глупцом и упрямцем.

— Я все равно ничего не скажу, — сказал хозяин таверны и по его лицу потекла кровь.

— Это ты так думаешь, что ничего не скажешь, а вот мы с Мигелем и Эстебаном уверены, что ты не сегодня так завтра заговоришь, а поболтавшись на солнцепеке ты очумеешь от боли и сам станешь звать нас. Но мы не придем, ведь ты не желаешь помочь нам, а мы не пожелаем оказать дружескую услугу тебе. Рубио, поднимай его! — приказал Рамон Рохас и подручный, навалясь всей тяжестью своего тела на веревку, принялся медленно поднимать тело хозяина трактира за связанные руки.

Когда ноги Сильвенито оторвались от земли, Рамон подошел к Рубио и помог закрепить веревку. Сейчас хозяин таверны беспомощно болтался в воздухе. Его лицо искривляла гримаса боли, а по телу пробегали судорожные конвульсии.

— Что, не нравится тебе вот так висеть на виду у всего городка? Но ты виноват сам. Глупец, — обратился Рубио к Сильвенито, — скорее развяжи язык и это истязание кончится.

Но хозяин таверны уже был не в состоянии говорить. Единственное, что он смог, так это отрицательно покачать головой.

— Значит, не хочешь? Будешь молчать? Ну что ж, повиси немного, может, поумнеешь.

— Мы не такие страшные, как ты думаешь, Сильвенито, — сказал Рамон, сплюнул на землю и вытащил изо рта окурок сигары.

Он подошел к хозяину таверны, затянулся поглубже, выдохнул в лицо Сильвенито струю едкого дыма, а потом, перевернув в пальцах несколько раз сигару, поинтересовался:

— Может быть, ты хочешь пару раз затянуться или нет?

Сильвенито в ответ не проронил ни звука.

— Ну что ж, я добрый человек, затянись, — и он сунул в распухшие от побоев окровавленные губы хозяина таверны зажженную сигару горящим концом в рот.