Детство с Гурджиевым - [61]

Он использовал эту самую "загадку" в качестве примера для "центров" или "умов" человека, представлявших "Я", или сознание, и другие три центра: физический, эмоциональный и умственный. В добавление к тому, что физический центр наиболее развит из трех, он говорил, что умственный центр фактически неразвит, а эмоциональный центр, который частично развит - но совсем неправильным способом - является совершенно "диким". Он говорил, что мы реагируем на нужды тела принудительно, что было бы правильным, если бы наши телесные привычки были хорошими, так как необходимо удовлетворять нужды тела, или "машины", в том смысле, что должны надлежащим образом заботиться о машине, так как это наше единственное средство "передвижения". С эмоциональным центром, так как мы почти ничего не знаем о нем, проблема гораздо сложнее. Большинство ошибок подавления и насилия, которые совершаются в течение жизни, являются эмоциональными, так как мы не знаем, как правильно использовать эмоцию в ходе нашей жизни, а умеем только образовывать неправильные эмоциональные привычки с момента нашего рождения. Он говорил, что эмоциональные "нужды" существуют и являются точно такими же принудительными, как наши физические нужды, такие как голод, сон, секс и т. д., но что мы не понимаем, что они существуют и не знаем совсем ничего о том, как удовлетворять такие эмоциональные "стремления". Прежде всего нужно понять, что эмоция это проявление некоторого вида силы внутри нас. Он часто сравнивал ее с баллоном или резервуаром воздуха, который используется для приведения в действие органных труб. Органные трубы можно рассматривать в качестве примера различных видов эмоций: каждая труба маркируется различно одна труба это гнев, другая - ненависть, третья - жадность, четвертая тщеславие, пятая - ревность, шестая - жалость и т. д. Первый шаг по направлению к правильному использованию эмоции - быть способным использовать силу или "воздух" резервуара для какой угодно трубки правильно или соответственно данной ситуации, почти точно так же, как сознательно ударяют по определенной клавише на органе, для того чтобы вызвать определенный тон. Если, к примеру, чувствуется - по какой-либо причине - гнев, когда гнев не соответствует определенному обстоятельству или ситуации, то вместо того, чтобы выражать гнев, можно сознательно отвести его энергию в какую-либо эмоцию, которая необходима или правильна в это время. Все существующие эмоции, все чувства имеют цель, для их возникновения была причина и каждая из эмоций может быть правильно использована. Но не обладая должным знанием мы использовали их слепо, принудительно и невежественно, без всякого контроля, производя такой же эффект в нашей эмоциональной жизни, какой могло бы производить животное игрой на органе, без какого-либо знания музыки просто наобум. Большой опасностью неконтролируемых эмоций является то, что "удар" обычно производит действие и на себя, и на других. Если из-за отсутствия сознания или знания кто-либо чувствует - механически - гнев, вместо, например, сострадания, в то время как сострадание было бы правильной эмоцией, то это может произвести только разрушение и хаос.

Большинство проблем в общении и понимании между людьми происходит как раз из таких эмоциональных ударов, которые являются неадекватными и неожиданными, и, поэтому, обычно, вредными и разрушительными. Одной из самых тонких опасностей, возникающих при работе с эмоциями, является то, что люди часто пытаются использовать "укрощение" при употреблении правильных эмоций. Чувствуя гнев, они пытаются контролировать это чувство и выражать иную эмоцию - такую, как счастье или любовь, или что-либо еще, за исключением гнева. Так как, знают ли они это или нет, результатом является то, что несмотря на внешнее выражение, подлинная эмоция или чувство "узнается" как гнев в любом случае и воспринимается или чувствуется именно так другим человеком, несмотря на то, что она не была выражена открыто; это может быть еще более опасным, так как может служить пробуждению подозрения и враждебности, хотя, возможно, и бессознательно.

39.

Несмотря на мой впервые пробудившийся интерес к "теоретическому" аспекту работы Гурджиева в Приэре, этот интерес был оборван двумя письмами, которые я получил незадолго до Рождества 1928 года. Одно было от Джейн, которая договаривалась, чтобы Том и я провели Рождество с ней в Париже, и я сделал вывод, что это должно было быть по сути примирением между Джейн и мной.

Второе письмо было от моей матери из Чикаго, которая сумела убедить моего отчима, что для меня настало время вернуться в Соединенные Штаты; в нем было даже приложение от моего отчима, где он просил меня вернуться и уверял, что меня поддержат, дадут образование и радушно примут. Мое решение было немедленным и не создавало никаких внутренних напряжений и противоречий - я хотел вернуться в Америку. Так как письмо от матери указывало, что с Джейн не будут ни советоваться, ни извещать ее до тех пор, пока они не получат моего ответа, я решил не упоминать о возможности моего отъезда после Рождества.