Детство, опалённое войной - [37]

Феню мобилизовали на мотозавод. Люба и Дуся остались.

— Вот так фунт изюму, бутылка пряников! Это что же, мне рожать придется? — всплеснула руками Дуся. — И что же мне, дорогуши, делать-то? И рожать мне неохота, и на завод идти робить того еще тошнее!

Феню устроили на мотозавод учеником сварщика.

Приходила она теперь домой очень поздно, грязная, усталая. Садилась с нами за стол и сетовала:

— Чтобы мне заранее самой куда-нибудь устроиться! Звала ведь меня Нюрка, подружка моя, санитаркой в туберкулезный диспансер! Там хоть питание готовое, а здесь чего? Работа хуже некуда, с железом… пыль, грязь. Работы столько надают, не то что за 12 часов — за 18 не сделать.

— Забеременеть тебе нужно, дорогуша, — в шутку говорила Дуся.

Феня продолжала жить на кухне, но хозяева смотрели на нее косо. Дескать, не работаешь у нас больше, съезжай с квартиры. И действительно, Феня вскоре увезла свои пожитки на ручной тележке, а в пустой кухне осталась только голая железная хозяйская койка.

— Сейчас, пока мы не подыщем новую домработницу, — подошла к нам Ольга Михайловна, — мы с вас за квартиру денег брать не станем, а вы будете носить воду, стирать белье и полы мыть. Готовить мы будем сами.

Ольга Михайловна была детским врачом и работала заведующей детской консультацией. Иван Иванович работал в суде адвокатом. Жили они неплохо. Ольга Михайловна по-прежнему, как и в довоенные годы, покупала себе новые платья, а Михаил Иванович сшил ей отличное новое зимнее пальто. Ребята у них учились в школе. Старший, Володя, как и Женька, пошел в пятый класс, а младший, Арик, учился в третьем классе.

Койка на кухне пустовала совсем недолго. Черепановы нашли новую кухарку — Парасковью, женщину лет двадцати семи. Звали ее просто Пашей. Паша приехала в Ирбит из Лопатково и каким-то невероятным способом смогла устроиться в столовую партактива разнорабочей. Она сразу же стала приносить оттуда продукты и отправлять домой. Когда была стирка, Паша притаскивала дров, топила в кухне печь, стирала и парила столовское белье. Потом вечером уходила на всю ночь мыть в столовой полы и сторожить. Приходила домой, рассказывала нам, что она работает в единственной в городе столовой, где готовят мясные блюда, кофе, какао, стряпают оладьи и блинчики, в то время как другие столовые давно уже перешли на мороженый капустный лист.

Паша очень была горда, что она умеет жить: несмотря на войну, сумела устроиться к питанию, и семья ее ни в чем не нуждается.

Часто хвасталась перед нами:

— Эх, вы, ротозеи! Я вот приехала и у вас прямо из-под носа выдернула такую профессию, — Паша самодовольно раскинула свои большие, красные распаренные руки широко в стороны, стараясь показать нам величину ее профессии, — вам бы и в ум не пришло, что туда нужно было человека. А я вот уж не промахнулась в жизни.

— Повезло тебе, Паша, — миролюбиво отвечала Люба.

Здравствуй, Маня!

Дела мои в техникуме шли не блестяще, кончался первый семестр. Значит, надо снова вносить плату за учебу, а денег у меня не было. Мои подружки бросили учебу: Пономарева Аня и Настя Карпова уже работали учениками на заводе. Как-то на улице я встретила Тасю Главатских — мою школьную подругу, и обрадованно бросилась к ней. Оказалось, что Тася учится в 8 классе.

— Мы же с тобой договаривались, что пойдем учиться на медиков! — сказала я.

— Да ну их к шутам! Не нравится мне медицина! Не люблю!

— А Нина Шукшина где учится? — спросила я.

— Не знаю. Может, и нигде. Она ведь вышла замуж за Николая Константиновича, нашего учителя физики, за неделю до войны. Ну его, наверное, взяли на фронт, а где она — не знаю.

Я была крайне изумлена и шокирована.

— Да как же это? Неужели, правда? Моя подружка — и замужем! А меня, например, даже еще ни один парень до ворот не проводил. А как ты думаешь, Тася, хорошо это или плохо, что Нина так рано замуж вышла?

— Я думаю, ничего хорошего!

— Вот и я так думаю. Зачем это она так?

— А кто ее знает!

Долго еще стояли и болтали, вспоминая школу и родную деревню. На улице было холодно, низко шли тучи. Дул северный порывистый ветер. В дрянной одежонке меня насквозь просквозило, и я, попрощавшись с подругой, побежала домой.

Прошла октябрьская, выпал снег, установилась зима. По первопутку неожиданно приехал из деревни отец, я встретила его у ворот.

— Я ведь уж давно к вам собираюсь, да все никак, едва вот вырвался. Ведь еще медкомиссию проходил, хотели в трудовую армию взять, да негодным признали. По нездоровью остался. И остались мы в деревне-то вот я да Филипп, да дедко Комаров, ну и Максим еще.

— Совсем опустела деревня, — посетовала я.

— У нас теперь ленинградских тьма-тьмущая наехала — в каждой халупе семьи по две, по три живут, — возразил мне отец.

— Ну и какие они?

— Да ничего… Люди хорошие, но известное дело, из большого города. С работой нашей крестьянской не знакомы и к жизни такой не приспособлены. И им трудно, да и нам с ними нелегко.

Отец достал из-за пазухи небольшой сверток:

— Вот, бабушка гостинцы настряпала, понеси домой!

Хотя окна нашей квартиры и не выходили во двор, но Люба с ребятами как-то узнали о том, что приехал отец, и веселой гурьбой вывалились ему навстречу.