Детство - [33]

Шрифт
Интервал

Глядя на его маму, я ощущал смутное чувство вины, потому что она была почти голая, но ведь не на попу же я смотрел, с какой стати мне было на нее смотреть?

Тогда я побывал у Юнна в первый и последний раз. С ним мы играли в футбол, ходили купаться, но домой в гости к нему никто не ходил. Все его немного побаивались. И хотя мы говорили, что он только строит из себя крутого парня, а на самом деле никакой не крутой, но в душе понимали, что Юнн такой и есть. Он прибился к компании ребят из классов постарше, единственный из нас участвовал в драках, вступал в пререкания с учителями и отказывался выполнять, что они скажут. С утра он ходил невыспавшийся, потому что ему разрешалось ложиться когда захочет, а когда он, как и все мы, рассказывал какие-то вещи из своей домашней жизни, то получалось, что у них всегда живет тот или иной дядя. Ни он, ни мы не спрашивали, что это за дяди, да и зачем нам было спрашивать? Просто у Юнна было больше дядьев, чем у кого-либо еще, вот и все.


Вскоре после этого, в начале сентября, когда еще стояло и никак не хотело уходить затянувшееся лето, пыльное и жаркое, с таким синим небом, что первые опадающие листья, уже закружившиеся в воздухе, выглядели даже противоестественно и теплый ветерок не мог охладить блестевшие от пота лица людей, — мы с Гейром, однажды в субботу, гуляя по поселку, шли вверх по склону. У каждого при себе был пакет с бутербродами и бутылка сока. Мы собирались пройтись по дороге, что, как мы знали, отходила влево и вела через низину, — это было примерно там, где после длинного прямого и ровного отрезка шоссе начинается тропинка к «Фине». По пути нам нужно было пересечь чужой участок, о котором мы знали только то, что на хозяина лучше не нарываться, потому что весной, когда мы с ребятами однажды в воскресенье играли в футбол на лугу с самого края его участка, ограниченного с одной стороны выступающей скалой, а с другой — ручьем, он через полчаса выскочил из дома и, быстрым шагом направившись к нам, еще издалека стал ругаться и грозить кулаком, а мы так и бросились от него врассыпную. Но сейчас играть в футбол мы не собирались, а только хотели пройти через его участок вдоль ручья к тропинке, точнее, дорожке, посыпанной мелкими, плоскими, в основном белыми камешками. Там оказалась калитка, мы ее толкнули и очутились в месте, в котором раньше еще никогда не бывали. Дорожка лежала в густой тени, по обе стороны ее стояли высокие деревья, мы шли по ней как будто в туннеле. Пройдя немного, мы подошли к повороту, и тут увидели блестевшую на солнце белую скалу. Отсюда, по-видимому, брались белые камешки у нас под ногами. Скала не выглядела выщербленной и полуразрушенной, как бывает после взрывных работ с пористыми породами, и не была округлой, как «бараньи лбы» на море или попадающиеся тут и там в лесу на горных склонах голые валуны, нет, эта скала была ровная и гладкая, почти как стекло, и состояла из нескольких косых пластов. Неужели мы наткнулись на жилу драгоценного камня? По виду похоже. Однако мы понимали: скала находилась слишком близко от поселка, так что вряд ли мы обнаружили что-то такое, о чем никто не знал раньше, но все равно набрали полные пакеты камней. Затем стали спускаться дальше. Ручей бежал рядом с дорожкой. Наверху его русло проходило в глубокой, как ущелье, расселине, внизу, ближе к подножию, он журча ниспадал ступенчатым каскадом. В одном месте, где он тек почти вровень с дорожкой, мы попробовали построить запруду. Натаскали камней, законопатили просветы между камнями мхом и через полчаса добились того, что вода начала затоплять дорожку. И вдруг раздались выстрелы. Мы переглянулись. И тут же похватали свои пакеты и бегом припустили вниз. Стрельба! Может быть, охотники? Через пару сотен метров дорожка стала пологой. Теперь она лежала в густо-зеленой тени от больших елей, высившихся тесными рядами по обе стороны. Метрах в ста впереди показалась асфальтированная дорога, мы остановились, потому что выстрелы стали звучать отчетливее и приближались к нам слева. Мы зашли за деревья, ступая по мягкому ковру из черничника, вереска и мха, поднялись немного на невысокий пригорок, и перед нами, метрах в двадцати, открылась внизу озаренная солнцем площадка с разбросанным мусором.

Мусорная свалка!

Мусорная свалка в лесу!

Над дальним краем свалки летали чайки. Они кричали и кружили над нею, как над морем. От запаха, сладковатого и в то же время резкого, защипало в носу. Затем снова раздались выстрелы. Негромкие, скорее похожие на сухое потрескивание. Мы медленно спустились на край свалки и оттуда, в нескольких шагах от себя, увидели двух мужчин. Один стоял возле брошенного автомобиля, другой лежал рядом на земле. У обоих в руках были ружья, нацеленные в сторону свалки. Каждые несколько секунд раздавался выстрел. Потом лежавший встал, и оба направились к свалке. Мы пошли туда, где только что были они. Между кучами мусора, громоздящимися, как гряды холмов, вела тропинка, по которой они сейчас двигались. Оба были одеты как настоящие охотники, оба в сапогах и рукавицах. Взрослые, но не старые. Вокруг них я видел сломанные автомобили, холодильники, морозилки, телевизоры, гардеробы и комоды. Видел диваны, кресла, столы и торшеры. Видел лыжи и велосипеды, удочки, люстры, автомобильные покрышки, картонные коробки и деревянные ящики, пластиковые лотки и огромные кучи битком набитых пластиковых мешков. Перед нами простиралось поле выброшенных вещей. В основном этот ландшафт состоял из мешков с пищевыми отходами и упаковочного материала — того, что ежедневно выносится в мусорных бачках из каждого дома, но в той части свалки, возле которой мы остановились и по которой ходили мужчины с ружьями, занимавшей примерно пятую часть всей площади, были составлены крупные предметы.


Еще от автора Карл Уве Кнаусгорд
Книга за книгой

Стремясь представить литературы четырех стран одновременно и как можно шире, и полнее, составители в этом разделе предлагают вниманию читателя smakebit — «отрывок на пробу», который даст возможность составить мнение о Карле Уве Кнаусгорде, Ингер Кристенсен и Йенсе Блендструпе — писателях разных, самобытных и ярких.


Прощание

Карл Уве Кнаусгор пишет о своей жизни с болезненной честностью. Он пишет о своем детстве и подростковых годах, об увлечении рок-музыкой, об отношениях с любящей, но практически невидимой матерью – и отстраненным, непредсказуемым отцом, а также о горе и ярости, вызванных его смертью. Когда Кнаусгор сам становится отцом, ему приходится искать баланс между заботой о своей семьей – и своими литературными амбициями. Цикл «Моя борьба» – универсальная история сражений, больших и малых, которые присутствуют в жизни любого человека.


Любовь

«Любовь» — вторая книга шеститомного автобиографического цикла «Моя борьба» классика современной норвежской литературы. Карл Уве оставляет жену и перебирается из Норвегии в Швецию, где знакомится с Линдой. С бесконечной нежностью и порой шокирующей откровенностью он рассказывает об их страстном романе с бесчисленными ссорами и примирениями. Вскоре на свет появляется их старшая дочь, следом — еще дочь и сын. Начинаются изматывающие будни отца троих детей. Многое раздражает героя: и гонор собратьев по перу, и конформизм как норма жизни в чужой для него стране.


Юность

Четвертая книга монументального автобиографического цикла Карла Уве Кнаусгора «Моя борьба» рассказывает о юности главного героя и начале его писательского пути. Карлу Уве восемнадцать, он только что окончил гимназию, но получать высшее образование не намерен. Он хочет писать. В голове клубится множество замыслов, они так и рвутся на бумагу. Но, чтобы посвятить себя этому занятию, нужны деньги и свободное время. Он устраивается школьным учителем в маленькую рыбацкую деревню на севере Норвегии. Работа не очень ему нравится, деревенская атмосфера — еще меньше.


Рекомендуем почитать
Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.