Детство Ивана Грозного - [25]
Раньше сплетня передавалась шепотом из уст в уста, теперь вот, не страшась, бросили ее прямо ему в лицо. Ну что ж, этого следовало ожидать, цепные псы выпущены на свободу.
Овчина принес ребенка в детскую, уложил в постель. Аграфена, истово молясь и обливаясь слезами, поставила в изголовье крест со святыми мощами, которым отец его на царство благословил. Потом бросилась к иконам, воздела руки к Владимирской Божией матери:
— Царица небесная, матушка, спаси и сохрани сиротинушку…
Все ее мысли были о Ване, с которым не разлучалась с первого его крика при рождении.
Брат стоял у окна и смотрел на Соборную площадь, заполненную празднично одетым народом, хотя и не видел ее. Время перестало для него существовать. Мысленно он вернулся в опочивальню государыни и снова прощался с ней. После прилюдного глумления Шуйского прямо за дверью умирающей понимал, что не допустят его к Елене, ни к живой, ни к мертвой. Она была его первой и последней, единственной в жизни любовью. Неполных шестнадцати лет его женили, родился сын Владимир, но что такое любовь, он узнал много позже, впервые увидев Елену еще до сватовства к ней великого князя. С тех пор он любовался ею безмолвно, краснея и потупя взор, выполняя любое ее повеление. Еще девочкой-невестой она заметила его обожание и, смеясь, сказала:
— Полно, князь, смотреть в пол. Пора в лицо мое взглянуть!..
Счастье их было недолгим. Изнурительные походы, сражения, смертельные схватки то с литовцами, то с татарами; безрассудная смелость, наградой за которую были не воинские чины, а ее любовь. Даже жестокость и властность, постепенно проступавшие в любимом лице, не могли убить его чувство. Овчина старался найти и находил им объяснение — она же спасала престол для сына!
Легкое прозрачное облачко вдруг влетело в окно, неясный шепот прошелестел, благовонием овеяв… Может, сходит он с ума? Или это душа Елены сама прилетела к нему?
Он встряхнул головой, отгоняя наваждение. Перед глазами вновь всплыла Соборная площадь, а по ней в великой спешке, семеня ногами, дети боярские несли закрытый гроб. За гробом братья Глинские под руки не вели, а тащили свою мать, княгиню Анну, трясущуюся в плаче, а за ними, размахивая руками и о чем-то споря, будто на новгородском вече, толпой валили думские бояре, челядь великокняжеская. И во главе этого веча — Василий Шуйский, так и не снявший праздничную — по случаю Пасхи — одежду.
Басовито ударил колокол Успенского собора, и тут же сотни московских церквей радостно заблаговестили на разные голоса о воскресении Иисуса Христа. «Иисус воскрес!» — выпевали одни. «Воистину воскрес!» — подтверждали другие. Ни одна печальная нота не влилась в этот праздничный перезвон. Близилась вечерняя пасхальная служба, разряженные прихожане спешили к ее началу, заполняя Соборную площадь.
Погребальная процессия почти бегом обогнула ее и исчезла в кладбищенских воротах Вознесенского монастыря.
Овчина в ужасе застыл у окна. Боясь разбудить малыша, он с трудом сдерживал негодование. Еще двух часов не прошло с момента смерти государыни. Следовало обмыть, обрядить ее. Но не было не только митрополита, даже простого священника не заметил Овчина среди бояр. Неужели великую княгиню даже не отпевали? Неужели обрекли ее душу на вечные скитальческие муки?!
Чтобы не выдать своего отчаяния перед сестрой, опухшей от слез и едва державшейся на ногах, он в кровь закусил губы и ничего ей не сказал.
Не прошло и получаса, как он снова увидел бояр, уже возвращавшихся с кладбища. Теперь они шли еще быстрее, пересекли площадь и прямиком проследовали к парадному крыльцу мужской половины дворца.
«В Тронную палату, — понял Овчина, — спешное заседание, власть будут делить. Да что делить?! Василий Шуйский с многочисленной родней займут первые места, остальные бояре лишь подпевать им будут».
Овчина понимал, что на очереди расправа над ним. Но пока он еще член Боярской Думы и должен узнать, чем вызваны такие необычно скорые похороны великой княгини. Без объяснений это будет из рук вон выходящим событием и ляжет черным пятном на нынешних правителей.
Овчина вошел в палату как раз в тот момент, когда Василий Шуйский подошел к трону. Он опустился рядом на скамью, как бы ощупывая трон глазами, и сбоку привалился к его спинке всей тяжестью могучего крупного тела. Но тотчас встал, обведя цепким взглядом бояр и остановив его на Овчине. Бояре разом притихли, видно, многие вспомнили его расправу над богатыми смольчанами, не уличенными, а только заподозренными в сговоре с поляками. Слишком памятно было чествование князя Шуйского как победителя на площади, под скрип виселиц на крепостных стенах. Вместе с убитыми в домах и на площадях родственниками повешенных, их жен и детей, погибло тогда около полутора тысяч смольчан. Уж не начнет ли он немедленную расправу над всеми, кто хоть как-то общался с великой княгиней и ее сыном? Дети многих сидящих сейчас в Думской палате бояр и служилых людей не раз участвовали в пирах и поездках молодой вдовы, неужели их ждет участь казненных смольчан?! Но страшно не только наказание, а и отлучение от дворцовой службы, ведь молодежь только начинает жить…
Случалось ли вам, ребята, провести лето в городе? Наверно, многие в ответ на это удивлённо спросят: а что интересного летом в городе? Жарко, пыльно, скучно.Вот так же думали сначала и герои этой повести — четверо мальчишек с одного двора. Целыми днями они сидели на лавочке и ждали, не случится ли с ними само собой что-нибудь необыкновенное. А потом им надоело ждать, и они решили навести порядок на своём дворе. И сколько забавных приключений с ними случилось! Сколько интересных дел они переделали!Прочтите «Летопись нашего двора», которую, по поручению своих друзей, вёл Алик Корнилов, и может быть, вам тоже захочется стать настоящими хозяевами своего двора.
Что интересного летом в городе? Жарко, пыльно, скучно… Вот так же думали сначала и герои повести «Летопись нашего двора» — четверо мальчишек. Целыми днями они сидели на лавочке и ждали, не случится ли с ними само собой что-нибудь необыкновенное. А потом им надоело ждать, и они решили навести порядок на своём дворе. И сколько же забавных историй приключилось с ними, сколько интересных дел они переделали! А как стать самостоятельными людьми? Егор и его младшая сестра Юлька из повести Марты Фоминой «Самостоятельные люди» отправились во Вьетнам, чтобы бороться за его освобождение.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.