Детство Ивана Грозного - [13]

Анна немедля бросилась исполнять приказание, и скоро в ее прихожей с встревоженными недоумевающими лицами уже сидели все ее дети: старшая дочь Елена, сыновья Юрий, Михаил и младшенькая, еще совсем юная Анастасия.

Михаил Львович пришел последним и, стоя у дверей и не сводя возмущенного взгляда с племянницы, произнес обличительную речь. Он не выбирал выражений, обвиняя ее в грехах, ничем не доказанных. Униженная и оскорбленная до глубины души, Елена бросилась к выходу, но дядя преградил ей путь. Театральным жестом показывая на братьев и младшую сестру, он продолжал:

— Но ты, развратница, не только опозорила малолетнего великого князя и покойного супруга, но лишила своих братьев возможности подниматься по службе, а младшую сестру Анастасию — достойно выйти замуж!

Анна завыла, Анастасия захныкала, братья качали головами и бормотали что-то нечленораздельное. Елена с отчаянным усилием оттолкнула тщедушного дядю и по переходам ринулась в покои старшего сына. В голове билась одна страшная мысль: а вдруг теперь разлучат с Ваней? Отрежут от всего мира? Чтобы смыть со своей княжеской фамилии черное пятно и обелиться перед клеветниками, дядя пожертвует не только племянницей, но и Ваней: обречет на полное сиротство, а может, и на смерть!

Она ворвалась в детскую, тотчас закрыла дверь на ключ и, страшно перепугав Аграфену, залилась слезами. К счастью, Ваня только что заснул, и Елена, кое-как успокоившись, рассказала наперснице о случившемся. Несколько раз в дверь толкалась мать, но Аграфена сказала ей, что великий князь и княгиня спят, и Анна отошла, а всего скорее подслушивала где-то рядом.

Мамка собралась и черным ходом отправилась к брату. Теперь его вряд ли пустят сюда, поэтому Аграфена должна была как можно скорее принести от него совет, как вести себя дальше.

Закрыв за нею дверь, Елена затаилась. Проснулся Ваня, она попоила его и стала играть с ним в солдатики, то и дело попадая впросак. Ваня сердился на невнимательность матери, которая неправильно переставляла фигурки в бою. Несколько раз Анна стучала в парадную дверь, но Елена даже не подходила к ней.

Сгущались сумерки за окном, Аграфены все не было. Елена нервничала: сколько же она продержится в этой осаде?

Наконец мамка вернулась через черный ход, сунула Елене в руки какую-то бумагу и на ее вопросительный взгляд коротко обронила:

— Надо подписать.

Елена прочитала каллиграфическим почерком исполненное распоряжение немедленно арестовать Михаила Львовича Глинского и посадить в тюрьму за измену. Внизу бумаги оставалось пустое место, а еще ниже все тем же почерком аккуратно было выведено: «Великая княгиня Елена Васильевна, мать великого князя Ивана Четвертого».

— Как же так? — беспомощно, в ужасе зашептала Елена. — Ведь он же мой дядя, он же растил меня, приютил всю нашу семью… А я вдруг…

— Выбирай — счастье Вани или твоего дяди. Он, небось, не колебался, когда обливал тебя грязью, позорил перед братьями и сестрой! Пойдет и дальше, ни перед чем не остановится, лишь бы спасти свою шкуру! Он же изменник, перебежчик, ему никто на Руси не верит! Брат говорит, под твоей подписью поставят свои и другие бояре, он уже переговорил со многими. Да не медлите, государыня-матушка! Двор и так полон слуг вашего дяди, вот-вот перекроют черный ход, я и так чудом добралась!

Аграфена подтолкнула Елену к столу, пододвинула ближе чернильницу и песочницу, сунула в руку новое хорошо отточенное гусиное перо, и когда Елена дрожащей рукой вывела свое имя, быстро осушила подпись песком, смахнула его, сунула бумагу за пазуху и, поцеловав Елену и заигравшегося в войну Ванюшу, выскользнула черным ходом.

Елена задула свечу, глянула в слюдяное окошко: из-за угла вынырнула тоненькая юркая фигурка Аграфены, до самых глаз закутанная в платки — ни дать ни взять кухонная девушка спешит после работы домой. У выхода на Соборную площадь к ней подошел дюжий детина, что-то сказал. Елена облилась холодным потом: неужели схватят? Нет, пропустил. Кто же заподозрит, что под этим балахоном скрывается боярыня Аграфена Челяднина, мамка великого князя!

И тут снова хлынули слезы. Сказались пережитое напряжение, обида, страх за сына и Аграфену. Но это были спасительные слезы, от которых чуть полегчало. Ваня забрался на колени, гладил и целовал лицо, просил: «Мама, не плачь!», протягивал игрушки, по-детски трогательно утешал.

И Елена успокоилась, улыбнулась сыну. Нашла в поставце оставленные мамкой молоко и печенье, вдвоем они поели и, обнявшись, легли спать. Принесли ужин, мать потребовала открыть дверь, чтобы покормить внука. Елена взяла себя в руки и спокойно ответила:

— Не стучите, мама, не надо его будить. Аграфена дала пирога с молоком, и он уже спит. Завтра открою!

А сын и правда спал, чуть посапывая. Капельки пота проступили на лбу, завернув в колечки шелковистые волосы. Кончики губ дрогнули и поползли вверх: снилось что-то хорошее. И эта улыбка словно бальзамом исцелила душу. Успокоенная, Елена присела к окну, всматриваясь в обложенное тучами небо. Меж них появился просвет, выплыла луна и будто серебром окатила землю. Стало светло, почти как днем.