Детский сад - [148]

В наступившей суматохе Нюхач успел ускользнуть и, видимо, принял новое обличие.

А Сциллу с Миленой от веселой, самозабвенной болтовни неожиданно отвлекло смутно знакомое постукивание по крыше и подоконнику.

— Это же… дождь! — со счастливым смехом воскликнула Сцилла. — Милена, дождь!

Вместе они выбежали на бетонные тротуары, куда с темно-сизого от туч неба падали капли размером с воробьиное яйцо. Люди выбегали из зданий и, смеясь, протягивали руки к небесам, позволяя теплым дождевым струям насквозь промочить одежду. Сами собой возникали непроизвольные хороводы, а над городом стояло дружное пение — тут были и «Музыка на воде» Генделя, и битловский «Rain», и вообще все подряд. Танцевали и Питерпол, и Толл Баррет, а Темза от дождя была рябой и шершавой на вид, и ручейки бежали по иссохшейся, испещренной трещинами глинистой корке русла.

А рядом с ними, почти неразличимый под серым небом, ненадолго возник смутный образ, подпевающий неверным, срывающимся голосом.

Троун по-прежнему пыталась влиться в хор.

НИТИ ГРАВИТАЦИИ ТЯНУЛИСЬ до самой альфы Центавра. Милена ощущала ее у себя в голове и чувствовала, как силы притяжения тянут ее и саму Землю книзу.

— Выйти замуж за него — неплохая идея, — говорил Ангел Боб. Он ощущался у Милены в голове отзвуком мысли. — Тебе нужна защита, Милена.

«Защита? — хотела спросить она. — От кого?»

Но тут вспомнилась Троун.

От Боба ей передавался сквозящий образ потери, ощущение пустоты.

— У тебя ведь Неправильная Морфология, — напомнил он.

— Они меня знают как облупленную. Почему же меня не считали?

— Ты им нужна, — отвечал Боб.

Правда же, странно: звезды все так же красивы и притягательны. Вот так, наверно, и в концлагерях двадцатого века узники смотрели в ночное небо и думали: как странно, что на свете все еще существуют звезды и красота.

— Но зачем я им?

— О-о, — протянул Боб. — У них есть проект еще безрассуднее, чем этот. И им для него нужен исполнитель. Тот, кто мог бы отливать в форму свет. Консенсусу наскучило одиночество. Он задумал тянуться дальше, в поисках внешних сношений.

Вместо объяснения Ангел Боб загрузил ей концепцию в целом: ее образ, масштаб, функции. Он снова представил ей диаграмму. Показал Ангелов, движущихся по линиям, ветвящимся от крохотной Земли, крохотного Солнца. В каком бы количестве они ни рассылались, они в итоге веером рассеивались в бесконечность. И двигались при этом отнюдь не параллельно. Линии расходились в разные стороны. Траектории исследования, начинающиеся от Земли, в конце концов расходились в пространство настолько, что между ними умещались целые планетные системы, целые галактики.

Вселенная была чересчур обширна для заполнения, сколько бы Ангелов ни скользило по межзвездным линиям. Консенсусу хотелось не просто исследовать.

Ему хотелось взывать.

Где-то во Вселенной, возможно, находилась как минимум еще одна сознательная сущность, также устремляющаяся наружу, в пространство. Если бы они, двигаясь навстречу по линиям гравитации, наконец встретились, то могли бы обогатить друг друга взаимным обретением той части Вселенной, которая ими уже исследована и постигнута по отдельности.

Поэтому Консенсус собирался воззвать к тому, другому, встречному своему собрату.

«Так это они не ради Данте стараются, — поняла Милена, — и не ради музыки или чего-то там еще. Им нужно просто отшлифовать технику. Выдрессировать меня».

Милена осознала это; она ощутила реальность силы, гнет которой теперь постоянно чувствовала. «Я всегда это знала. Знала, что я для них марионетка на ниточках, которую они могут заставить плясать когда заблагорассудится. Так чего же я удивляюсь? Я что, всерьез полагала, будто я особая, богом целованная, нимбом осененная? И что Консенсусу так уж приглянулась сама музыка?»

— Ну чего уж ты так, — словно оправдываясь, пробормотал Ангел Боб. — Музыка им понравилась. И сама «Комедия», раз уж ее ставить собрались. Значит, она им тоже нужна.

Теперь концепция отложилась в голове у Милены полностью. Консенсус хочет найти себе пару. Повстречать еще одну сущность, подобную себе. Он свято верит, что где-то среди бесчисленных звездных россыпей обитает еще один разум. И что разум этот непременно подобен ему самому.

Поэтому он хочет распространить зов по космосу. Зов этот понесется быстрее, чем Ангелы, но примет при этом форму света, равномерно распределяющегося по Вселенной.

Консенсус желает создать некий искусственный астрономический артефакт.

Предположительно, это будет голограмма размером в четыре световых года.

Она будет иметь форму человеческого лица. Точнее, не одного лица, а четырех. Они сейчас представали перед внутренним взором Милены.

Вся четверка: Чао Ли Сунь, Маркс, Ленин и Мао. И все четверо безмолвно артикулируют в тишине фразы:

Один и один —

получается два.

Два и два —

будет четыре.

Синхронные движения ртов будут методично называть числа, слагая некий повторяющийся из раза в раз математический код, который неизбежно натолкнет тот дальний разум на мысль: «Ага, это неспроста. Здесь явно какой-то сигнал. Надо присмотреться».

В истории были прецеденты подобной мегаломании. Тысячелетний рейх, вожди которого считали, что о нации надо судить по размерам ее зданий — а судили потом по масштабам руин, которые они после себя оставили. Безумный монументализм. Озимандия, царь царей