Детский дом - [32]

— Девки на его летят, как на мед, — подтвердил Мишанька Гусек.

Оба приятеля стояли в стороне с насмешливым видом: нам, мол, эти барские затеи ни к чему.

Проходя мимо них, Коля Сорокин не утерпел, громко бросил:

— Чего же не веселитесь, ребята?

Сам Коля удивил нас: оказывается, он тоже умел танцевать, хоть и не так ловко, как Алексей. Некрасивый головастый Коля раскраснелся, неуклюжесть его пропала. Под общие аплодисменты с ним даже провальсировала Нина Васильевна Кузнецова. Все залюбовались ее легкими движениями.

Я ходил с красным бантом на груди, означавшим мои распорядительские полномочия, и упорно уклонялся от танцев.

На вечер пришли все учителя и воспитатели и, конечно же, Мария Васильевна Легздайн. Вначале она была насторожена, но, видя, что все идет хорошо, весело, непринужденно, успокоилась, помягчела.

— А ты чего же, Саша, отстаешь? — поинтересовалась она, когда я оказался рядом.

— Некогда, Мария Васильевна. Везде надо поспеть.

Мне было неловко признаться, что в танцах я не сильнее Степки Филина.

— А-а. Ну, конечно…

Я почувствовал, что вечером заведующая довольна и, по-видимому, простила мне многие грехи.

В самый разгар танцев ко мне подскочила Лена. Лоб у нее был влажный, большие глаза сияли, блестели в улыбке ровные зубы.

— Может, все-таки станцуем, Саша?

Она взяла меня за руку, легонько потянула на середину зала. Прикосновение ее было нежное, ласковое.

Я сделал за Леной несколько шагов, уже готовый сдаться, да вовремя вспомнил, как неуклюже буду выглядеть со стороны. Еще отдавлю ей ногу, а то и растянусь на паркете — этого я боялся больше всего.

— Прости, Лена, не могу, занят, — отрицательно затряс я головой, стараясь всячески выказать свое сожаление, и тут же убежал в другой конец зала. Не обиделась Леночка? Ах, остолоп, остолоп! Может, мне просто не хватает решимости? Вот Валька Горбылек, по всему видно, не умеет, а держит вид, прыгает, будто кенгуру, и горя мало! Лишь тут я почувствовал, до чего душно в зале, хотя все окна были открыты. Что-бы освежиться и легче пережить горечь, я вышел во Двор.

Здесь, оказывается, уже топтались ребята, тлели огоньки двух папирос. Шел горячий спор о том, какая из девочек самая красивая. Большинство называло Зину Ямскову. Я участия в дискуссии не принял, для меня-то сомнений не было: лучше Лены Вельской нет никого. Странно, как пацаны этого не видят?

— Слыхали, ребята? — перевел разговор Лев. — Одеяла нам новые скоро выдадут. Я слышал, как завша об этом в канцелярии говорила. Уже выделен полный комплект. Кузьмичу только съездить надо. Хорошие, говорят.

— Оденемся, — сказал Мишанька Гусек, затягиваясь бычком, который ему оставил Филин. — Давно пора, а то старые вытерлись, как подметки.

— А куда старые девают? — спросил кто-то.

— Продают на толкучке.

Все засмеялись.

Среди ребят я заметил Савку Клея — белобрысого парнишку с припухшими веками, маленьким красным носом и острыми бегающими глазками. Уши у Клея были оттопыренные, словно специально, чтобы подслушивать. Это и было его любимым занятием. Стоило Клею увидеть или узнать что-нибудь «подозрительное», как он немедленно бежал доносить начальству и, давая волю фантазии, безбожно все перевирал. Нередко из-за этого страдали невиновные. Ребята колотили ябеду, Клей божился, что больше не будет, «вот отсохни язык», но опять наушничал, а потом клялся, что это сделал не он…

Остыв немножко на свежем воздухе, я вернулся в зал и с важным видом продолжал расхаживать между танцующими, выслушивая и передавая их заказы гитаристу и таперу.

Звон разбитого стекла остановил веселее; Борис Касаткин поднял с пола камень.

— Что это такое? — грозно вопросила Мария Васильевна.

— С улицы кто-то бросил.

— Братва, айда, захватим! — крикнул один из наших драчунов. — Где Филин?

— Тихо, мальчики! — властно остановила всех Мария Васильевна. — Не смейте! Чтобы никто ни шагу из зала!

Она подошла к окну, выглянула. На той стороне улицы стояла кучка городских ребят, привлеченных музыкой.

— Вы что хулиганите? — крикнула им Мария Васильевна. — А ну немедленно разойдитесь, не то я вызову милицию!

В ответ в окно влетел новый камень.

— Ну держитесь, сволочи! — крикнул я, забыв свои распорядительские полномочия, и бросился к двери.

Девочки увели Марию Васильевну от окна, опасаясь, чтобы хулиганы не попали в нее камнем.

Когда я с ребятами выскочил из дома, то городские уже улепетывали к парку; те из детдомовцев, кто курил во дворе, погнали их.

В зале веселье восстановилось, но уже какое-то потускневшее. Мария Васильевна громко возмущалась, грозилась заявить завтра в милицию, «расследовать». Ни мне, ни вернувшимся из погони ребятам выговора она не сделала и лишь снова повторила свой наказ: никому больше на улицу не выходить…

Все равно танцевальный вечер всем понравился. Особенно девочкам. Они покидали зал усталые, счастливые. Многие подходили ко мне, благодарили и выражали надежду, что вскоре такой вечер повторится.

Спокойно заснуть в эту ночь нам не удалось. Едва только легли, как вошел Франц Пупин и стал тщательно проверять у всех одеяла. Ребята были удивлены, поднялся ропот.

— В чем дело? Почему спать мешают? Может, еще милицию вызовете?