Детские - [6]

Вот так. Но я не сказала о главном. О те цвета, звуки, лик дней минувших безотносительно моей истории! Одинокий глас нашего колокола, конец длинной зари, когда множились птичьи трели; акации, все в цвету, во дворе, всю ночь где-то в глубине моих снов, словно привкус во рту; запах моей новой формы, воскресное утро, когда я чувствовала, что впереди никаких занятий, целый день, чтобы думать только о ней…

Как слепит глаза эта улица за окнами пустого ресторана! Похоже на шахматную доску с белыми квадратами средь густых теней. Смотрите, за тем вон столом, в углу слева, я завтракала, когда собиралась в прошлом году в турне по Бразилии. Что с тех пор изменилось? Ах да, я же теперь знаменита! Если она жива, то конечно же слышала обо мне. Правда, это сценический псевдоним. Она не знает, что это та самая маленькая Лурден. Впрочем, она наверняка обо мне позабыла – в сущности, мы ведь друг друга почти не знали».

Топорик

Андре Жиду

I

Около двух часов пополудни месье спускаются покурить в саду перед домом. Месье эти уважаемы и благовоспитанны, они приехали из Парижа; есть меж ними префект и сенатор. Расположившись на зеленых скамьях, скрестив ноги, они наслаждаются сигарами, дремлют в полной тиши среди загородных просторов; ближайшая деревня отсюда в шестнадцати километрах.

За садом под августовским небом простираются поля. Вначале поля идут ровно, затем возникает холм, обрамляющий пейзаж с того края. На вершине холма – ферма, вытянутое белое здание с бурой крышей; она кажется такой маленькой, словно рисунок в книге, на фоне белеющего вдали неба.

– Эта ферма уже за пределами моих владений, – говорит месье Реби гостям. Он непритязателен: невозможно обладать всем.

Девенсе, фермер, звучно смеется. Затем говорит, поглаживая массивной рукой губы, жест этот придает словам особенный вес:

– Ферма отойдет ему, как тока мсье Реби пожелает. Тот-то живет на широку ногу: Мулен, зимой – забавы. Еще Ривклер, а летом, с позволенья сказать, самочки. Сын Грене скоро все промотает. Не торопитесь, мсье Реби, и двух лет не минет, как оно станет вашим за ломоть хлеба.

– Говорят, все уже заложено, – бормочет месье Реби.

Эмиль Реби, то есть Милу, – 29 августа ему исполнится восемь, и он считает дни, словно тогда вся жизнь его переменится, – перебивает Девенсе:

– Скажите пожалуйста! Я сам куплю эту ферму на свои сбережения: на следующей неделе я буду уже большим!

Он раздражен, потому что на него не обращают внимания, голос Девенсе вызывает у него гнев. Он ненавидит этого неприятного человека с большим раскрасневшимся лицом. Пытается сказать ему что-нибудь гадкое. Но у него не получается, он не находит слов и чувствует себя раздавленным грубостью Девенсе и тяжестью выражений, которые бросают тому остальные, – все эти имущественные вопросы, которых он не в силах понять, на него давят, – но вот, когда он уже совсем отчаялся, нужные слова пришли на ум сами:

– Я, когда вырасту, тоже сделаю, как сын Грене, все промотаю! И умру на соломе!

Мимо цели! Девенсе смеется натужным смехом; он считает месье Эмиля забавным. Однако стрела все же кое-куда попала: месье Реби погрустнел. Милу радуется: ему удалось причинить боль отцу. Но, в самом деле, почему отец с друзьями постоянно твердят о мрачных некрасивых вещах – о скотине, об узуфруктах[2], о договорах, о залогах? А с какими интонациями взрослые произносят эти слова своего особого языка! Милу хотелось бы отхлестать месье! Узуфрукты – это ведь яблоки, что упали в траву и гниют там, сморщиваясь и размякая под ноябрьскими дождями. А залоги – это жуткие траурные щиты, которые устанавливают на белых фасадах домов у входа.

Милу решает больше никогда не слушать, о чем твердят взрослые. Он отодвигается в сторону на скамейке, чтобы уступить место Данба и маленькой Розе – это существа невидимые, однако заслуживающие большего внимания, нежели Девенсе и прочие отцовы приятели.

Недостаточно сказать, что Данба – задушевный друг и брат Милу. Он – это сам Милу, но невидимый, повзрослевший; освободившись от реальности и устремившись в будущее, он путешествует по тем странам, что изображены на картах и в книгах подполковника Гальени[3]. (Милу не нравится Жюль Верн, поскольку он пишет о том, чего не было.) Данба – человек действия, он дознается, как устроен весь мир. На голове его – белый шлем; он продвигается в глубь Фута-Джаллона; посещает края Фульбе и Тукулер. Уже раза четыре видели, как он плывет по Нигеру на паровом катере в сопровождении сенегальских стрелков и матросов. Изогнутое русло большой реки медленно поворачивает меж берегов, поросших пальмами, каучуковыми деревьями и лианами. Скрываясь в блещущих над водой лучах, небольшое судно с французским флагом идет все дальше к неизведанным пустошам.

Малышка Роза – дитя (приблизительно того же возраста, что и Милу), украденное арабом из мести ее родителям. Ей удалось сбежать из злополучной хижины, но когда она добралась до французского лагеря, караульные открыли огонь, и девчушка упала без чувств, сломав руку. Волосики у нее совсем светлые, и она очень застенчивая. (Она чем-то напоминает маленькую шведку, которую Милу видел прошлым летом на детских балах в Ривклере.) Сломанная рука еще побаливает. Но Милу и Данба приютили ее у себя, заботятся о ней и защищают, и теперь она почти позабыла о своих бедах.