Детские истории взрослого человека - [52]

Шрифт
Интервал

Когда мы навестили его во второй раз, дня за два до отъезда, он нас не узнал. Все так же прижимая к себе скрипку (санитарка сказала, что он не расстается с ней ни на секунду), качал головой и смотрел в землю. Лишь на миг остановил он взгляд на моем лице (в глазах его мелькнуло какое-то воспоминание), но потом они снова стали мутными и он опять понурился. Отец вырвал листок из блокнота, написал на нем наш адрес и вложил листок в карман его пиджака.

— Не забывай, дедушка Георгий, — как можно отчетливее проговорил он. — Это адрес. Адрес царя Виктора — помнишь ведь царя Виктора?

— Цар Виктор, — прошептал старик глухо.

И поплелся в дом.


В день его отъезда я сбежал из школы, на трамвае доехал до дома престарелых, но свиданий не разрешалось. Я стоял перед входом и ждал — час, а может, и два.

Наконец из подъезда стали выходить они — человек пятьдесят старых мужчин и женщин, все похожие друг на друга, все в одежде не по размеру — подарок каких-нибудь сердобольных людей, все сгорбленные, с бледными печальными лицами, все ужасающе беспомощные. Горстка человеческого несчастья.

Они сгрудились у забора — с опущенными головами, безразличные — и стояли так, пока не вышел санитар. Он что-то сказал, и они потащились за ним. Покорно и смиренно. Оставалось только держаться за хлястики пальто, чтобы они совсем стали похожими на малышей из детского сада.

Они шли к вокзалу по трое в ряд. Я — в нескольких шагах позади них. Георг Хениг шел, прижимая к себе скрипку, в середине второго ряда.

Их привели в зал ожидания. Они расселись по скамейкам. Те, кому не хватило места, садились на пол. Георг Хениг остался стоять.

Набравшись храбрости, я подошел к нему и дернул сзади за пиджак. Он еще крепче прижал к себе скрипку, но не обернулся.

Тогда я встал перед ним и тихо сказал:

— Георг Хениг, Георг Иосиф Хениг. Помилуй брат Антон, отец Йосиф и жена Боженка — узнаешь меня? Помнишь, что ты мне обещал?

Он поднял глаза, и тонкие его губы медленно растянула неуверенная улыбка.

— Цар Виктор, — прошептал старик, — мальки приятель много рад… помни… все помни… не забивай инструмента. Не продавай.

— Я буду ждать тебя каждый вечер, — сказал я, — приходи скорей. Если хочешь, возьми и твоих родных с собой, ведь они со мной знакомы. Я хочу знать, понравится ли скрипка Богу. Обещай, что не забудешь!

Они вошли в вагон. Я не стал дожидаться, когда поезд тронется.

Долго бродил по привокзальным улицам, стискивая зубы, чтобы не заплакать, и повторяя про себя «царь, царь, царь», и еще твердил: тени могут прийти сегодня же ночью и забрать его к себе, чем быстрее, тем лучше. А завтра или послезавтра мы увидимся. Я сяду, как он, на кровать, уставлюсь в стенку. Мать пусть себе стучит на машинке — она его не увидит. А он, войдя, произнесет наше «Аве Мария, грациа плена». Мы будем с ним говорить, говорить, говорить…

Прощай, Георг Хениг.

* * *

Но тени не сразу забрали его к себе. Вскоре после отъезда мы получили два письма (те, о которых я упоминал, начиная рассказывать эту историю), написанные неразборчиво химическим карандашом на листках из тетрадки.

Вот их точный текст:

«Драги мои Марин и все ваше мило златно

семейство.

Я очень Щастлив за дар Котори ви мне

прислал

Очень благодарен

златно ваше дете

Миленьки Мой Кавалер

Мам велики радост за таки велики Дар

будь здрав и щастлив Пусть Бог даст

много здраве и щастье на всю жизнь и

Твоим родителям Не имею

очков ручки

пера чернила

Извените мене

Тебе просим мили Учи учи станеш цар Велики

Целую тебе

Я добро только жаль я би хтел

бить близко ваш Дом

любим вас ваш Георг Хениг»


Если первое письмо было написано в сравнительно спокойном тоне, то, когда я читаю второе, у меня и сейчас застревает ком в горле.


«Мили мой коллега Марин желаю вашему милу мне семейству много здоровье и щастье я здорови и спокойни много

здоровье и щастье я доволен все забил писать

только у мене нет чего курить много здоровье

ваши дети цар син? забил его

име если пошлешь

злати мальчик име име вспомнил! Царь Виктор

молим пришли окурков собираю окурков с обгорели

бумагой спрашивай на почте как

упакуешь пакет чтоби виден бил обгорели бумага

правда с обгорели

бумага никакой еди только окурков жалько надо

било остаться дома но поздно

Мне очень жалько надо било остаться в софия

конец финал

Много здоровье цар Виктор целуем вас сердечно

окурков только с обгорели бумага

очень просим окурков мили Виктор учи учи прощай

Хениг

только окурков»


— Но почему, — спрашивала мать сквозь следы, — почему он так упорно просит окурки с обгорелыми краями? Почему окурки? Почему не сигареты?

— Очень просто, — ответил мрачно отец. — Потому что окурки не воруют. Поэтому.

Через несколько дней после получения письма он поехал в Хайредин. Вернулся вечером того же дня — хмурый, неразговорчивый. Только на следующее утро за завтраком рассказал, что Георг Хениг его не узнал. Они сидели на скамейке, отец говорил ему, кто он, напоминал о том о сем, но старик качал головой, смотрел на него непонимающим взглядом. И по-прежнему прижимал скрипку к себе.

— Он, верно, — сказал отец, — уже и не понимает, зачем таскает ее с собой.

Несколько раз он повторял, что царь Виктор передает ему привет, но старик и на это никак не реагировал.


Еще от автора Виктор Пасков
Баллада о Георге Хениге

Опубликовано в журнале "Иностранная литература" № 11, 1989 Из рубрики "Авторы этого номера" ...Повесть «Баллада о Георге Хениге», вторая книга писателя, вышла в Софии в 1987 г. («Балада за Георг Хених». София, Български писател, 1987) и была отмечена премией Союза болгарских писателей.


Рекомендуем почитать
Одиночество вдвоем

В книгу включены повести и рассказ. «Песнь о Небхепруре (Тутанхамоне)» — о египетском фараоне Тутанхамоне, могуществе жреческой знати, положившей конец справедливому царствованию юного правителя, который всего лишь однажды посочувствовал интересам простолюдинов. «Одиночество вдвоем» — о сложной моральной атмосфере одной семьи.


Березонька

«Березонька» — книга современного еврейского писателя Б. Могильнера. Автор повествует о человеке, который в первый месяц Великой Отечественной войны со студенческой скамьи добровольно ушел на фронт и сражался с врагом, рассказывает о судьбе офицера, которому пришлось встретить День Победы в глубоком тылу, на лесоповале. Через несколько лет он будет реабилитирован. Трагедийное начало в книге перемежается с лиричностью, национальное переплетено с интернациональным.


Крушение «Пюхадекари»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тайна огненных следов. Тайна кашляющего дракона

В небольшом американском городке Роки-Бич на берегу Тихого океана живут трое друзей — Юпитер Джонс, Пит Креншоу и Боб Эндрюс. Они организовали агентство, которое назвали «Три сыщика». Ребята расследуют таинственные происшествия, которые поручает им раскрыть знаменитый кинорежиссер Альфред Хичкок. В этот раз сыщики находят спрятанную королевскую корону и ловят дракона, живущего в городских подземельях.


Прекрасная Марго: Содержанка

Рита Ковалева — совершенное создание природы. Но, чтобы быть счастливой, мало одной красоты. Безобидное на первый взгляд увлечение наркотиками заставляет ее совершить огромную глупость. В результате ее покидает любимый человек. Жизнь дает трещину, Марго машет на себя рукой и становится… вещью.


Кто твой друг

Книга украинского писателя Семена Жураховича рассказывает о людях требовательных к себе и к окружающим, о людях, которые не поступаются совестью, принципиальностью ни в каких трудных служебных или личных обстоятельствах. Вместе с тем автор показывает нам и других людей — тех, для кого личная выгода, карьера, собственный обывательский покой всегда на первом месте, а уж потом — интересы дела или близких и товарищей по труду.Книга зовет читателя к высокой моральной требовательности, к постоянной готовности помочь человеку в беде, к принципиальности в больших и малых делах.


Нобелевский лауреат

История загадочного похищения лауреата Нобелевской премии по литературе, чилийского писателя Эдуардо Гертельсмана, происходящая в болгарской столице, — такова завязка романа Елены Алексиевой, а также повод для совсем другой истории, в итоге становящейся главной: расследования, которое ведет полицейский инспектор Ванда Беловская. Дерзкая, талантливо и неординарно мыслящая, идущая своим собственным путем — и всегда достигающая успеха, даже там, где абсолютно очевидна неизбежность провала…


Разруха

«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.


Олени

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.


Матери

Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».