Детская библиотека. Том 47 - [256]

— Значит, это он нарисовал портрет.

— Он создал его из своих воспоминаний о вас, — ответил Джефф. — Или из мыслей о том, какой ему хотелось вас видеть.

— Тогда сам портрет был моим наследством, — прошептала Мерлина. — Перед своей смертью он пытался объяснить мне, какое оно ценное. Но он также произнес слово «истина», а портрет был ложью, потому что он не похож на меня.

— Но он знал, что вы можете стать похожей на портрет, — возразил Джефф. — Истина также заключается в наших возможностях.

— Измениться никогда не поздно, мама, — сказала Хеди.

— Поздно? — Мерлина выпрямилась, сверкнув глазами. — Я же дочь своего отца! Разумеется, еще не поздно! Я буду продолжать жить. Я буду хорошей матерью своим детям — доброй, ласковой и…

— Не переигрывай, мама, — предостерегла Хеди.

Мерлина рассмеялась.

— Возможно, я никогда не стану такой, как хотелось моему отцу. Но теперь, когда я знаю, что он любил меня, я попробую, — тут ее лицо снова приобрело трагическое выражение. — Боже, зачем я уничтожила портрет!

— Я размножу фотографии, — сказал Хеди. — У тебя и у Горация будут копии.

— Мне так не хватает отца… — Мерлина снова превратилсь в печальную старую женщину.

— Мисс Минн, — сказал Норби. — Теперь я понимаю, что это не одно устройство, а два: что-то вроде кисти и холста. Я хочу вам кое-что подарить. Джефф, пожалуйста, дай мне предмет, который мы называем ружьем.

Джефф передал ружье Норби, и робот направил его на пустую поверхность холста.

— Осторожнее, Норби, — сказал Рембрандт. — Оно может причинить тебе еще больший вред.

Норби не ответил. Он продолжал целиться, закрыв все четыре глаза. Потом его металлический палец нажал на переключатель, утопленный в задней части цилиндра.

Сначала ничего не произошло, но затем странная поверхность холста начала затуманиваться. Вскоре она, казалось, вскипела водоворотом красок и меняющихся форм.

— Что ты делаешь? — воскликнула Мерлина. — Показываешь мне ненависть, владевшую мною все эти годы?

— Нет, мэм, — ответил Норби. — Просто пытаюсь разобраться в своих воспоминаниях.

— Смотрите! — закричал Гораций. — Это же дедушка!

Дружелюбное, лукаво-ироничное лицо Моисея Мак-Гилликадди глядело на них с портрета. Он был не так молод, как во время своей встречи с Джеффом, но и не выглядел немощным стариком.

— Замечательный портрет, Норби, — одобрил Лео. — Ты сделал его с помощью ружья?

— С помощью своего воображения, — ответил Норби. — И своей любви к Маку. Это ружье служит проводником и усилителем энергии моих логических и эмоциональных контуров, а поверхность холста формирует образ, который я создаю.

Мерлина спустилась на лестничную площадку и прикоснулась к портрету своего отца.

— Я горжусь тем, что я его дочь. И я сохраню этот портрет, как самую большую драгоценность. Спасибо тебе, маленький Норби.

Глава 16

Проблема остается

— Все хорошо, что хорошо кончается? — спросил Фарго, завершив свой десерт аппетитным красным яблоком. — Дом Хиггинсов теперь полон добра и света?

— Мы не решили проблему Норби, — напомнил Джефф. — Его таланты по-прежнему заблокированы. Я уже больше часа экспериментирую с ружьем, но ничего не получается.

— Скушай яблочко, — предложил Фарго. — И не надо так волноваться.

Первый Ментор и Норби удалились на крышу поговорить с Лиззи, пока биологические существа были заняты приемом пищи. Джефф был рад, что Рембрандт одобрил единственное блюдо, оказавшееся в тот вечер посильным для старенького кухонного компьютера: оладьи со сметаной. Его также радовало то обстоятельство, что Хеди и Лео остались ужинать с Мерлиной и Горацием. Им хотелось обсудить предстоящую свадьбу и планы на будущее.

— Я не могу понять, почему ружье (я по-прежнему думаю о нем, как о ружье) не работает, когда я изо всех сил думаю о заблокированных талантах Норби и нажимаю на спусковой крючок, — сказал Джефф.

— Послушай, человеческий мозг не может нормально функционировать, когда его одолевает беспокойство. Перестань дергаться и попытайся расслабиться.

— Может быть, ружье обладало ограниченным запасом энергии, и теперь он полностью использован? — предположил Рембрандт. — Боюсь, что мы с Первым Ментором не сможем разобраться в принципе действия его механизма. Оно совершенно чуждо как для людей, так и для Других.

— Что же нам делать? — воскликнул Джефф.

— Думаю, тебе остается принять Норби таким, какой он есть.

— Он сам не хочет принимать себя в таком виде, — возразил Джефф. — Он улетит с Ментором и будет надеяться, что когда-нибудь джемианские роботы сумеют починить его.

— Возможно, когда-нибудь это произойдет, — осторожно заметил Рембрандт.

— Я не сдамся, Рембрандт! Я всего лишь человек, и я еще молод, но я не отступлюсь от своего!

— Вы, люди, упрямые и смелые существа. Я восхищаюсь вами, — Рембрандт погладил зеленую шерстку Оолы, свернувшейся у него на коленях и громко мурлыкавшей.

— Ты художник, — сказал Джефф, стараясь сохранять ясность ума, несмотря на растущее негодование. — Ты сверхцивилизованное существо, поэтому тебе не составило труда оставить Мерлине Минн инопланетный холст, которому не место на Земле.

— Благодаря Норби этот предмет превратился в произведение искусства, стал объектом любви и уважения для человеческих существ, — ответил Рембрандт. — Без ружья портрет Мак-Гилликадди останется таким же, а это никому не повредит. Поэтому я счел возможным оставить инопланетный холст на Земле.