Детская библиотека. Том 44 - [18]

Так или иначе, Людка немного выделилась из общей беспокойной массы — в результате всякий раз, когда ей хотелось совершить какой-либо не предусмотренный школьными правилами поступок, она вынуждена была спрашивать себя: «А никто, случайно, не решит, что я опять что-нибудь выкинула?» И приходилось сдерживаться, другого выхода не было. Мама, вернувшись из школы после «приятного» разговорчика, долго не могла успокоиться и все повторяла: «Ах, Юзек, если б ты слышал, я, конечно, все понимаю, но чтобы девочка, школьница, нет, Юзек, если б ты только слышал…» А пап Юзеф Бальвик высказался коротко и ясно: в его время отец снял бы ремень и… Но теперь это не и моде».

И они тут же послали Людку вынести ведро с мусором — пусть знает свое место. На этом обсуждение, в сущности, и закончилось. Нельзя сказать, чтоб родители у Людки были очень современными, но мотивы Людкиного поступка они понимали, а кроме того, маму вызывали в школу впервые.

Концерт по заявкам кончился, ничего поящего не выдали, а день таял, как кусок мыла на разогретой сковородке. Скоро пора идти в бассейн, а у нее ничего не сделано. Людка помыла кастрюлю и стакан и обнаружила дыру в купальной шапочке. Эх, вот бы ей белый эластичный купальник! Но мама в ответ на робкий Людкин намек заявила, что она еще не совсем сошла с ума. Людка долго ломала голову, как бы заработать на такой костюм. Если б она училась в университете, ничего не было бы проще — поступила бы в какую-нибудь студенческую артель. А сейчас что придумаешь? Кто и на какую работу возьмет ученицу девятого класса? Хотя Людка умела и полы натирать, и ковры выбивать, и за ребенком могла присмотреть, и за покупками сходить и, коли уж на то пошло, автомобиль могла вымыть как игрушку. Когда-то она с радостью помогала Стефану наводить блеск на его «фиат». Можно, конечно, начать откладывать на купальник из карманных денег. Но тогда — даже если «железно» решить не есть вафель и не терять авторучек, никогда не покупать жевательной резинки и книжек и всегда ходить пешком — она накопит на такой костюм как раз к защите диссертации или в лучшем случае к окончанию университета. От винных бутылок доход невелик — гости к ним приходят редко, бутылки от уксуса будут только осенью, когда маринуют грибы, в суп мама вместо уксуса добавляет лимонную кислоту. А пока отмоешь бутылку от растительного масла, пропадет всякая охота получать этот несчастный злотый. Банки от варенья, которых в доме полно, в магазине не принимают. Даже баночки от меда, чистехонькие, с завинчивающимися крышками, и то не берут. Только однажды Людке, удалось заработать: зимой в кондитерской стали покупать сушеные апельсиновые и лимонные корки, но вскоре в газете появилось сообщение, что цитрусовые опрыскивают ядовитыми химикалиями, и корки принимать перестали. Потом в магазине самообслуживания напротив начали скупать черствый хлеб, но тут, как нарочно, врачи запретили отцу есть свежий, и это дело тоже не выгорело. Да где уж там копить, если даже в кино редко бывают льготные билеты, а на ковбойский фильм и вовсе билета не достанешь.

И Людка со вздохом сунула в сумку белый трикотажный купальник. Зато вот сумка у нее что надо. Не какая-нибудь там «Сабена» с фотографией красавчика-киногероя в слюдяном окошечке, а роскошная, комбинированная: с одной стороны черный кожзаменитель, с другой — яркая клетка. В общем, сумочка имеет вид. Да и пальтишко ничего. Из толстого синего вельвета на белом искусственном меху, сверху донизу на «молнии». И куртка у нее хоть куда, и джинсы, и шерстяные кофточки, и блузки — можно жить, если только добавить ко всему этому эластичный купальник. На пляже еще туда-сюда, а вот в воде…

Совсем другой вид в эластичном костюме. У двоих из Людкиной группы есть такие. И, как нарочно, в стих замечательных купальниках щеголяют девчонки, которые и плавают-то хуже всех. А попробуй-ка показать приличное время, добиться каких-то результатов в трикотажном костюме за сорок восемь злотых! Да и шапочка у нее скорее похожа на камеру футбольного мяча, а у других рельефные, со всякими там листиками, цветочками. Конечно, если б она занималась в плавательной секции, а потом перешла в какой-нибудь клуб, там бы уж наверняка выдали костюмчик для соревнований. Но записаться в плавательную секцию Людка не может по тем же причинам, по каким Корчиковский не может одновременно заниматься в судостроительном и авиамодельном кружке, — тогда пришлось бы бросить биологию. «Ладно, — утешили себя Людка, — все равно, рано или поздно, хлор в бассейне доконал бы эластичный костюм. А трикотажный не жалко. Впрочем, похоже, что трикотаж с хлором не вступает в реакцию — второй год никак не разлезется. Вот если бы разлезся, тогда бы, может, мама и…»

В бассейне еще плескались судостроители, хотя их время истекло, а задерживаться не полагалось — можно представить, какая получилась бы неразбериха, если б каждый кружок сидел в воде сколько влезет. Корчиковский с остервенением нырял, как будто надеялся во Дворце культуры, в центре Варшавы, изловить живого дельфина. Наконец инструктор свистнул ему и вежливо попросил убираться из бассейна, пока его не исключили на три недоли. У Марека был свой стиль, ничего не окажешь, баттерфляй у него получался вполне прилично. Людка о баттерфляе и представления не имела, сама она плавила брассом. И под водой Марек мог продержаться дольше, чем она. Это ей скрепя сердце все-таки пришлось признать. Но до чего ж он тощ! Когда на нем серо-синяя куртка, это незаметно. Инструктор засвистел, и биологи попрыгали в бассейн. Корчиковский оглянулся — надеялся, видно, полюбоваться, как Людка наглотается воды. Не тут-то было! В бассейне Людка занималась уже пятый год, правда, всего по сорок пять минут раз в неделю, но воду глотать уже давным-давно перестала. Корчиковский, видимо, быстро оценил положение, потому что повернулся и зашагал прочь. Ножки у него были тоненькие, как спички, и к тому же еще, кажется, кривоватые. Людка упорно плавала брассом, но в конце концов не удержалась и попробовала баттерфляем.