Детская библиотека. Том 44 - [17]

Или нет, они скажут: «Не согласитесь ли вы, пани доцент[8], принять участие в научной экспедиции в Бразилию? У нас уже есть журналист, орнитолог, метеоролог, а также предложили свои услуги два биолога, но нам бы очень хотелось, чтобы вы… ваши труды… можем ли мы надеяться…» А Людка отодвинет в сторону свои препараты, неторопливо снимет очки (из-за непрерывной работы с микроскопом зрение у нее, безусловно, испортится), сунет руки в карманы халата… Или нет, не так: она возьмет сигарету, они все подскочат с зажигалками — неизвестно, у кого прикуривать, — выпустит изо рта длинную струйку дыма и скажет: «Согласна, но при одном условии: чтобы среди нас не было слюнтяев и нытиков, которые станут хныкать, что каждый день приходиться есть овсянку!» Неплохо также съездить в Новую Гвинею… Отец говорит, что все это фантазии. Вот так фантазии! Столько великих дел совершается на земле — почему же это фантазии? Уж если кому очень-очень чего-нибудь захочется, он этого добьется, можно не сомневаться. А яхта «Смелый»? А Телига? А польские экспедиции на Гиндукуш? Так что никакие это не фантазии. Конечно, для того, кто только и мечтает поскорей выскочить замуж или побольше заработать, это пустые фантазии. А Людка подаст в университет, на биофак. И поступит туда, это ясно, как дважды два — четыре. И вовсе не потому, что единственная пятерка, украшающая ее скромный дневник, — по биологии, просто не может быть, чтобы ее срезали на экзамене… Людка вздохнула и доела вторую булочку. Будущее ее ждет блестящее, тут двух мнений быть не может. Только в настоящем пока сплошные неприятности. Людка налила себе чаю, отрезала кусочек лимона и подошла к окну. Уже вторую неделю «шкоды» не было на месте. Тот Человек куда-то уехал. Интересно куда? Был конец марта, и Людка предполагала, что он отправился в горы. Там в это время полно снегу. Людка представила себе такую картину: Он с лыжами в руках садится в кабинку фуникулера; на Нем спортивная куртка и серые наушники; поднявшись на базу, Он осматривает перед спуском лыжи, снимает на минуту куртку, пьет чай; девушки с подрисованными глазами посматривают в Его сторону, а Он — ноль внимания. Он выше этого. По правде скапать, Людка теперь думала о Нем не так много, как раньше. Наверно, просто времени не хватало. Но этот блестящий воображаемый спуск с вершины производил ошеломляющее впечатление — прямо дух захватывало. Его не было в Варшаве, потому Людка и не послала Ядзю за макулатурой. А когда Он вернется… Надо будет еще подумать. Но может быть, Он археолог, ассистент профессора Михаловского, и уехал в Египет на раскопки? Не все же ассистенты профессора снимаются в фильме по его книге «Архангелы и шакалы». А может быть, Он вовсе не археолог, а выдающийся хирург и в эту минуту спасает кому-нибудь жизнь, а Людка уписывает третью булочку и шарит в холодильнике?..

Людка отодвинула недопитый чай. Концерт по заявкам начался, и, конечно, первым делом по просьбе какого-то «несносного класса» передали любимую песню их учительницы. Несносный класс! Не могли уж придумать что-нибудь поостроумнее! Людка тоже хотела бы, чтобы по ее заявке по радио передали что-нибудь для пани Мареш, но в классе могут подумать, что она подлизывается. Голос по радио сообщил:

Они танцуют с Куртом Юргенсом,

Их обнимает Жан Маре!

Как сла-а-адостны его объятья!

Но и выключать радио нельзя — а вдруг передадут что-нибудь стоящее! Ох, до чего обидно, что она не видела ни одного фильма с Монтгомери Клифтом! Вот бы с кем потанцевать. Но он умер. Вообще страшная это штука, когда умирают молодыми. А вдруг она, в своей лаборатории, в своем кабинете… Ну да, а пока что у нее пара по физике. Подгоняла химию и отстала по физике. По химии вытянула на троечку, а по физике пан Касперский недрогнувшей рукой поставил двойку. Корчиковский в это время играл с Казиком в «морской бой». Теперь надо взяться за физику и постараться не завалить снова химию. Ну и жизнь! Вообще в школе приходится все время быть начеку, потому что директор, которого до поры до времени удерживала властной рукой пани Мареш, в конце концов встал на дыбы и велел вызвать пани Бальвик. Пани Мареш как могла подготовила пани Бальвик и во время разговора с директором принимала главные удары на себя, но директор разошелся вовсю. Правда, он признал наличие смягчающих обстоятельств и учел все детали, но тем не менее, в угоду своей ненасытной педагогической совести, предложил поставить Людке четверку по поведению. Пани Мареш долго и терпеливо пыталась ему втолковать, что, если ученице снижают отметку по поведению, класс должен знать, по какой причине, а поскольку вся история носит характер деликатный, объяснять ничего никому нельзя. Тогда директор пошел на уступку и разрешил принять официальную версию, будто четверку по поведению Людка получила за пренебрежительное отношение к школьной эмблеме. («Пусть только эта Бальвик попробует еще что-нибудь выкинуть!»)

Класс моментально изменил прежней моде, гордую эмблему школы все дружно прицепили, по правилам, на левый рукав, а Людке, как невинной жертве, пострадавшей за коллектив, выражали сочувствие. В дело вмешались даже органы классного самоуправления — староста признался пани Мареш, что не одна Людка… Однако пани Мареш, старательно избегая устремленных на нее взглядов (обычно она умудрялась глядеть во все сорок пар глаз сразу), сухо пресекла дискуссию, сказав, что просто на этот раз попалась Бальвик, и начала спрашивать поэтов XVI века, которых никто не читал, — так что в классе сразу стало тихо. Один Корчиковский что-то учуял и объявил, что ему все это кажется подозрительным: «До сих пор подобных случаев не бывало. А может, директор встретил нашу коллегу Людмилу Бальвик в ночном кабаре? И дело просто прикрыли, чтобы не ввергать в искушение малолетних, а Людмиле Бальвик дать возможность вернуться в ряды полноценных членов общества?»