Дети золота, дети песка - [4]

– Не имеет значения, что было тогда, северянка. Нам дана лишь одна жизнь, и не наши предки решают, как нам ее прожить. Поэтому я вырву свой народ из плена ваших холодных рук, и никогда больше вы не посмеете ступить на нашу землю!

Смешок, сорвавшийся с искусанных губ, отскакивает от скал и скрывается в морской пучине. Рваным движением отбрасывает воительница волосы с лица, окинув собеседника презрительным взглядом льдистых глаз.

– Не имеет значения, что было тогда, южанин? Как забавно рассуждаешь. Значит, то, что делаем мы, значение имеет, а вот злоба и жестокость твоего собственного народа глаза режет? Хорош ты, ведун, сказать нечего.

Упрекает. Она-то и смеет его в чем-то упрекать? Раскрасневшись от молчаливой ярости, поднимается Радомир на ноги, проглотив болезненный стон.

– Уж я-то хорош, спорить не стану.

И, толкнув Ренэйст плечом, хромая, направляется прочь. Сказал же, что вернет свой народ, нужно будет – по воде пойдет, но доберется до севера.

От такой наглости у нее перехватывает дыхание. Как же сильно напоминает сейчас ведун ей Ньяла! Вот уж кому нужно с ним соревноваться в том, у кого язык острее.

Ведун уходит прочь, оставляя глубокие следы на песке. Шагает уверенно, словно действительно знает, куда нужно идти. Только вот что будет делать, когда доберется до противоположного берега?

Белолунная смотрит ему вслед, и бессильная ярость душит ее изнутри. Ей страшно, она далеко от дома и не знает, выжил ли кто-то из ее родных в крушении. А этот наглец считает, что может просто все изменить! С силой пнув древесный обломок под своими ногами, взвив песок, Белая Волчица спешит за ним.

Не останется же она здесь одна.

– И что ты сделаешь? – кричит ему в спину. – Что ты сделаешь?!

Ноги скользят по песку, Ренэйст спотыкается и едва не падает, но продолжает идти. Лазурные волны лижут подошвы ее сапог, скрывая следы упрямого ведуна. Солнцерожденный хромает на левую ногу, но идет вперед, навстречу Луне. Словно бы не слышит ее, и от этого Ренэйст только злится сильнее. Как хочется поколотить наглеца, всю спесь с него согнать! Ей и самой больно идти, каждая косточка заходится волчьим воем при малейшем движении, но упрямо не желает она уступать ведуну. Кто он такой, чтобы вести себя с ней подобным образом?!

– Ты не доберешься один! – продолжает она. – Не справишься, даже если каким-то чудом сможешь найти корабль!

Плечи его вздрагивают, и Радомир оборачивается, глядя на нее гневными карими глазами. Он останавливается так резко, что Волчица едва успевает остановиться за мгновение до того, как влететь носом в его ключицы. Разъяренный ведун даже не замечает этого; столь яростен его взгляд, что вряд ли способен заметить хоть что-то. Кажется ей, что однажды видела уже подобный взгляд, и от озарения озноб проходит по хребту.

Как может солнцерожденный смотреть на нее глазами Витарра?

– И что ты предлагаешь?! – кричит он, взмахнув руками. – Остаться здесь и ждать? Я должен помочь моему народу, я…

Он пахнет отчаянием и страхом. Такой же потерянный, как и она сама, Радомир совершенно не знает, что ему нужно делать. Груз ответственности давит на его плечи, душит, склоняя к земле, а гордость не позволяет увидеть, какой путь может быть правильным. Все больше напоминает он ей старшего брата, пострадавшего от чужой жестокости. Сложно представить, какой была его жизнь на родных берегах, но Ренэйст понимает одно – от него требуют ничуть не меньше, чем от нее самой. Чужие ожидания приносят боль, лишают собственной воли.

Ее пугает то, как сильно они похожи.

Ренэйст хватается за его плечи, сжимая пальцами все еще влажную от океанской воды ткань разорванной рубахи. Ведун дергается, как обожженный, старается вырваться из ее хватки, но она держит крепко. Ждет, когда Радомир успокоится, когда посмотрит в глаза, и пытается унять сердце, в испуге бьющееся о собственные ребра.

Ведун успокаивается не сразу. Ренэйст видит, как его ладони алеют, словно бы нагреваются, как угли в очаге, но его сил недостаточно, чтобы разжечь настоящее пламя. Его движения становятся вялыми, но взгляд пылает лишь ярче – собственное бессилие его невероятно злит. Радомир молчит, ждет, и больше тянуть нельзя. У них не так много времени.

– Помоги мне вернуться домой, – устало шепчет Белолунная, вглядываясь в его глаза, желая видеть его реакцию на горькую ее просьбу. – Без тебя я не справлюсь, как и ты без меня. У нас нет иного выбора, кроме как объединиться для достижения наших целей.

Он ведь и сам понимает это, не так ли?

Радомир смотрит с недоверием, но вырваться не пытается. По выражению его лица невозможно сказать, о чем он думает, что собирается сказать. В равной мере она ожидает как того, что через мгновение опрокинет ведун ее на песок, стиснет руками шею и начнет топить в прибрежных водах до тех пор, пока не перестанет цепляться за жизнь, как и того, что сам попросит о помощи. Непредсказуемость его натуры лишь усложняет их и без того шаткое положение, лишает Ренэйст возможности видеть хотя бы на шаг вперед.

Сжимает ладонями ее локти, неосознанно опираясь; поврежденная нога не может выдержать вес его тела. Ренэйст придерживает его, пусть и старается делать это не столь явно. Уж не из тех ведун, кто принимает чужую помощь, признавая безболезненно свою слабость. Хмурится он, скалит зубы и, наконец, говорит: