Дети змей, дети волков - [27]
Но он не хочет. Он никогда не хотел и никогда не просил. Если бы можно было, так он велел бы забрать Дар у него и отдать тому, кто захочет им обладать. Упрямится Радомир, сильнее обнимает мать и шепчет хриплым голосом, обдавая ее шею своим дыханием:
– Я не хочу принимать то, что мне не принадлежит.
– С чего же Дар тебе не принадлежит?
Ясна изумляется столь искренне, что становится ему неловко. Сжав ладонями его плечи, заставляет мать покинуть безопасность своего плеча и вновь встретить взгляд ее карих глаз. Всматривается в лицо Радомира, понять пытаясь, шутит ли он, только ведун сжимает челюсти и поджимает губы. Разве может сейчас он шутить?
– Но ведь…
– Никаких «но».
Говорит она неожиданно строго. Обеими ладонями обхватывает его лицо, мешает взгляд отвести, и от прикосновения ее становится даже больно, – с такой силой цепляется за него Ясна. Все выискивает что-то в его глазах, смотрит так глубоко, как ни один человек посмотреть не может. Цепляется Радомир за мысль о том, что вовсе не мать перед ним, а порождение его Дара, видение, призванное показать ему верный путь. Сколь жестокий путь сила эта избрала себе на этот раз!
Как сможет он жить дальше, зная, что больше ее не увидит?
– Ты что же, думаешь, что родитель, владеющий Даром, сам решает, передать ли его? Ты упрям, Радомир, но никак уж не глуп. Святовит молил богов о том, чтобы дитя, рожденное от нашего союза, не унаследовало от него Дар, но не всегда все происходит так, как нам хочется. Даже если отец твой – ведун, Дар этот все равно твой, Радомир. Ты – ведун, и только тебе решать, как ты будешь распоряжаться этой силой.
И сам Радомир это знает, но детская обида, страх, поселившийся в сердце, не отпускают его. Радомир так зол на отца, что стремился делать все, что Святовит не стал бы делать. Только вот то, каким был его отец, не определяет его самого. Дар выбрал его, и уж вряд ли отец мог сделать с этим хоть что-то.
Это его Дар. Его сила. Он всегда это знал, но отказывался в это верить.
Столь сильно сжимает он Ясну в своих объятиях, что та охает сдавленно, обнимая сына в ответ. Видение, что является сейчас Радомиру, вовсе не о будущем, оно о нем самом, призывает его принять то, кем он является.
И он сдается. Грубоватые ладони ведуна оглаживают ее лопатки, сжимают предплечья, и Радомир отстраняет мать от себя, заглядывая в глаза. Ясна улыбается сквозь слезы, смотря на него.
– Если бы ты была рядом, то я смог бы понять это гораздо раньше.
– Я была тебе не нужна для того, чтобы понять, кто ты есть, Радомир. Единственный, кто тебе нужен, это ты сам.
Проводит руками по его плечам, опускает ниже, на предплечья и постепенно берет ладони сына в свои, сжимая мягко его пальцы. За время пути руки Радомира огрубели, покрылись рубцами и мозолями. Руки эти сотворили огненную ловушку в стенах Алтын-Куле, пламя костра лизало небо, и до сих пор Радомир не может сказать, что хотя бы раз демонстрировал свой талант более впечатляюще. Но Ясна прикасается к нему с нежностью и лаской, с которой прикасаться может только мать. Так тосковал Радомир по этим касаниям, словами не передать.
– Сынок, – она приподнимает лицо Радомира за подбородок, отпустив одну его руку, и улыбается, указывая на мир вокруг них, – лишь посмотри, к какому миру ты приведешь свой народ. К миру покоя и безопасности. Испытания на том не закончатся, нет, но каждому будет ведомо, что они под надежной защитой. Твое наследие оставит свой след в истории солнцерожденных, и я верю, что ты сделаешь правильный выбор.
Вновь оглядывается он по сторонам, любуется умиротворенным Большеречьем и думает о том, может ли быть причиной этого покоя. Побратавшись с Ренэйст, он получил от Белой Волчицы обещание, которое она не сможет не исполнить – отпустить тех солнцерожденных, кто захочет уйти. Слово, данное ему, нерушимо, и потому знает ведун, что люди будут свободны. Но ведь не только об этом идет речь. Радомир уверен, что Ясна говорит ему о чем-то ином.
И тогда среди детей, играющих в низинах холма, на котором они стоят, взгляд его цепляет лицо маленькой девочки. Она смеется громко, хлопая в ладоши, и смех ее кажется Радомиру самым ярким, что слышал он за всю свою жизнь. Словно почувствовав, что на нее смотрят, девочка поднимает взгляд зеленых, совсем как у Весны, глаз – и улыбается, взмахнув рукой.
Все внутри словно трепещет, обливается медом, и цветы расцветают. Самое сладкое, самое чудесное чувство на свете. Кажется ему, что не испытывал он ничего подобного даже тогда, когда сердце его впервые осознало любовь к Весне. Нет, чувство это совершенно иное, похожее, но отличающееся кардинально.
Так чувствует себя мужчина, смотрящий на свое дитя, рожденное любимой женщиной от их союза.
