Дети выживших - [34]

С площади к главному входу во дворец вела многоступенчатая лестница. Шумаар погнал коня прямо по ступеням.

— Здесь может быть опасно, — сказал кто-то позади, и Шумаар обернулся: обогнав толпу телохранителей, по пятам за Шумааром следовал Занн. Он прятал лицо с помощью наррийской головной повязки — клетчатого ашмага.

— Хорошо, что ты здесь, Занн, — сказал Шумаар. — Мне потребуется твоя помощь. Нужно проверить все тюрьмы и казематы. Найти одного человека…

— Я покажу, где прятал здешний каан — они называют его богом, а еще — менгисту, — своих самых важных пленников. Но сначала позволь сотне солдат прочесать все эти дворцы. Возможно, там прячется засада.

* * *

Некоторое время спустя, когда непродолжительный бой в городе уже затих, Шумаар вошел во дворец бога Нарронии — менгисту Асатуна.

Он не замечал мраморных лестниц, колонн из голубого агата, мозаичных полов. Он двигался, как во сне, обогнав Занна, как будто точно знал, куда идти.

И он пришел к каземату, у дверей которого лежал труп стражника-наррийца. Он остановился так внезапно, что спешивший за ним Занн налетел на него.

— Останься здесь, — сквозь зубы сказал, не оборачиваясь, Шумаар, и голос его стал низким и странным.

Занн замер с открытым ртом, и замерли охранники, столпившиеся за спиной Занна.

Шумаар открыл тяжелую дверь.

В каземат через небольшое оконце под потолком падали солнечные лучи. В пятне света на полу лежал человек, который не был похож на человека.

Шумаар вгляделся до боли в глазах. Сделал несколько шагов вперед. И все-таки ничего не понимал. Лишь подойдя совсем близко и задержав дыхание, чтобы пляска пылинок в солнечном потоке не мешала смотреть, он вдруг все разглядел.

Шумаар глядел долго, нахмурившись и низко опустив голову в хуссарабском шлеме с меховой опушкой. Потом нагнулся, протянул руку. Ему стало страшно, но он никогда не знал этого чувства, и поэтому просто не понял, что с ним происходит.

Он покосился по сторонам. Стол, нелепое кресло, топчан, Какие-то осколки на полу, какая-то труха, клочья одежды, и еще — пятна засохшей крови.

Наконец Шумаар тяжело перевел дух, разогнулся, и крикнул:

— Занн!

Занн влетел в каземат.

— Ты знаешь этого человека? — прогудел Шумаар.

— Кажется, да… Но надо уточнить. Разреши позвать кого-нибудь из наррийцев, чтобы опознать его.

— Позови.

Шумаар повернулся и хмуро взглянул на солдат, заглядывавших в каземат. Занн отдал приказ, и через несколько минут появился Луз. Он был без шлема, лицо его было пунцовым. Выкатив глаза, он взглянул на громадную фигуру Шумаара и неловко, но низко, поклонился.

— Это тот, кто помог нам овладеть столицей, — негромко сказал Занн. — Командир гарнизона, тысячник. Его зовут Луз.

Шумаар мрачно кивнул. Занн подбежал к Лузу и что-то быстро спросил на неизвестном Шумаару языке. Выслушал ответ. Повернулся.

— Луз говорит, что здесь, в этой темнице, был заключен аххум, которого привезли с перевала, когда в горах начал таять снег. Аххум был во льду…

Занн прервал сам себя, быстро что-то спросил у Луза, выслушал ответ, кивнул.

— Да, ледяной человек — так он говорит. Его привезли с перевала неживого, в кубе льда. А когда выставили в музее, лед растаял и этот человек вдруг ожил…

Шумаар вздрогнул. Тяжело перевел дыхание, но промолчал.

— Но тот, что лежит здесь, на него не похож, — продолжал Занн. — Он похож на Ваде — секретаря и верного слугу менгисту Асатуна.

Помолчав, Шумаар кивнул.

— Хорошо. Несите его наружу, передайте похоронной команде.

Он повернулся, чтобы идти, но в этот момент заметил на полу, среди осколков стекла, что-то еще — до боли знакомое. Он быстро нагнулся, поднял его и зажал в кулаке. И стремительно вышел.

Он шел по коридорам и залам, по мраморным лестницам и мозаичным полам, мимо колонн и витражей, шел, чувствуя, как ладонь его жжет нагрудный знак аххумского темника. Ему казалось, что эмалевый орел ожил в его кулаке и начал яростно клевать ладонь, расклевывая ее до крови.

Часть вторая Намухха

Арманатта

Ар-Угай спешился, поднялся по узкой лестнице заднего крыльца, обходя занятых работой строителей. Они, перепачканные гипсом, выкладывали стену глазурованной плиткой. Это было помещение для прислуги: парадный вход еще не был готов, и Ар-Угай входил в собственный дворец со стороны внутреннего двора.

Дворец еще строился, но Ар-Угай, подавая пример подданным, первым велел свернуть свой шатер в лагере на берегу Тобарры и переехал в недостроенное здание. Жить здесь было невозможно. Но Ар-Угай терпел. По ночам, когда ему не спалось, когда в темных и пустых комнатах чудились шаги и шорохи, он поднимался со своей почти царской постели, поднимал с пола шкуру барса и пробирался на крышу.

Крыша была плоская, на ней, по замыслу начальника строительства, в будущем должен был быть разбит цветник, устроен фонтан и установлены удобные низкие скамьи для отдыха. Но пока еще ничего этого не было. Крыша была абсолютно пустой, и Ар-Угай бросал шкуру прямо на сланцевые плиты и ложился. Здесь ему было спокойно, ему казалось, будто он просто заночевал в степи — как бывало когда-то в юности, во время бесконечных кочевок. Ветер приносил горький запах степной полыни, и Ар-Угай, глядя на звезды, чувствовал себя маленьким мальчиком, который наконец-то вернулся домой.