Дети века - [39]

Шрифт
Интервал

Скальский посмотрел на Милиуса с изумлением; он ничего не понимал.

— К чему эти шутки? — сказал он.

— Я нисколько не шучу относительно приобретения аптеки! — воскликнул доктор. — Конечно, сам я ее не куплю, но серьезно, У меня есть покупщик. Что за нее возьмешь?

— Серьезно? — спросил Скальский.

— Без шуток.

— Вот ведомость, — сказал смягчившийся неожиданно аптекарь, — здесь цены материалам показаны самые умеренные. Кладовая наполнена: нет медикамента, которого бы вы не нашли, — выбор отличный, и все это свежее. В доказательство скажу, что я ежегодно сам ревизовал все в подробности и что только было испортившегося — без сожаления выбрасывал в канаву.

— Знаю, — отвечал доктор, — потому что в прошлом году выбросил ты nux vomica, которую дети подобрали и едва не отравились.

— Правда, правда, — прибавил с жаром аптекарь. — Покажи мне другого аптекаря, который принял бы подобную жертву для славы своего заведения!

Доктор улыбнулся, развернул ведомость и взглянул на нее.

— А что же будет стоить дом? — спросил он.

— Цена не очень велика, скажу, не хвастая! — воскликнул аптекарь, в сущности, любивший похвастать. — Потому что это не дом, а настоящее маленькое палаццо, устроенное с таким комфортом, какого не найдешь в деревне. Угодно посмотреть?

— Ты забываешь, любезный Скальский, что твой дом я знаю так же хорошо, как и тебя.

— Вот ведомость и цена, — сказал аптекарь.

— А вместе это составит порядочную сумму, — сказал доктор, складывая обе стоимости. — Уступишь что-нибудь?

— Ни гроша! — отвечал Скальский.

— В таком случае не продашь, — заметил холодно Милиус, положив бумаги и потянувшись за шляпой.

Скальский смутился.

— Подожди, — сказал он, — поговорим по-человечески.

— Нет, любезнейший, — прервал Милиус, — я знаю, что это значит, по-человечески: будем несколько часов надрывать горло, стараясь склонить друг друга, — ты рассчитывал взять больше, а я дать как можно меньше. Мне это не с руки. Ты меня знаешь и знаешь, что я желаю тебе добра, что я никому в жизни не намерен вредить и не хочу пользоваться ничьим неблагоприятным положением. Говори последнюю цену: если можно, я дам, а нет — так нет!

Скальский закусил губы, снял очки и начал их вытирать, желая выиграть время; он боялся упустить готового покупщика, потому что другого пришлось бы на самом деле — отыскивать. Расчувствовавшись неожиданно, он бросился доктору на шею.

— Любезный друг! — воскликнул он. — Войди в положение человека, который продает все свое состояние!

Милиус снова принялся за ведомости, начал внимательно их рассматривать, потом подумал хорошенько и, написав свою цену, подал ее Скальскому, снова потянувшись за шляпою.

Аптекарь колебался, наконец подал руку и сказал:

— Согласен, но где же покупщик?

— Вновь прибывший незнакомец, с которым вчера я имел удовольствие сойтись несколько ближе. Он называется Яном Вальтером, долго служил лекарем в английском флоте, но имеет диплом магистра фармации.

— Иностранец?

— Нет, он родом из наших мест, хотя давно уже отсюда выехал; но хочет снова поселиться. Так как дело кончено, то я приду к тебе с ним вместе завтра утром.

— Хорошо, приходите завтракать, я приготовлю завтрак; он осмотрит дом и не мешает, чтоб узнал с кем имеет дело! — воскликнул Скальский, потирая руки. — Правда, уступаю дешево… но дети…

Аптекарь замолчал и вздохнул.

— А зачем так воспитал детей, что они водят тебя за нос? — спросил Милиус. — Оба мы терпим то, что заслужили.

— Ты же каким образом? — спросил Скальский.

— Я принужден был выгнать своего воспитанника из дому! — воскликнул Милиус. — Но это был приемыш; а ты, бедняга, не можешь выгнать родных детей!

Скальский почесался.

— Итак, я ожидаю вас завтракать, — сказал он.

Милиус кивнул головой и медленно отправился к домику, занимаемому Вальтером.

Об этом человеке ходили по городу самые разнообразные слухи, распущенные людьми, переносившими его вещи, ибо из городских обывателей никто не бывал у него. Ни с кем он не знакомился, исключая некоторых мещан и ремесленников, да и тех не принимал у себя в доме. Об этом доме рассказывали чудеса. Милиус не обращал на это внимания, и был доволен развлечению; он радовался, что проведет вечер не в одиночестве.

Домик Вальтера был довольно просторный, с порядочным садом, и стоял отдельно. Вальтер оставил ему прежний вид, так как не имел ни времени, ни охоты его переделывать. Милиус застал Вальтера на лавке у ворот, и радушный хозяин немедленно ввел гостя в комнаты. Огромные сени были завалены ящиками и связками, самая упаковка которых представляла предмет любопытства, так как эти циновки, дерева и бечевки происходили из другого, незнакомого нам полушария. Все это загромождало сени почти до потолка, оставляя только узким проход вроде коридора.

Направо находилась рабочая комната Вальтера, при входе в которую Милиус, хотя был не из любопытных и нелегко поддавался Удивлению, однако, остановился на пороге. Вероятно, здесь были выгружены некоторые из упомянутых ящиков, потому что на полу, на столах, на полках и в шкафах лежали разнообразные предметы естественных наук и этнографии. Чучела зверей, препараты в спирте, засушенные головы, оружие диких индейцев, растения, приготовленные по новому способу, сохранившие естественный цвет и формы, а кроме того, книги и рукописи наполняли всю комнату. Был это кабинет ученого наблюдателя, имевшего, по-видимому, средства удовлетворять даже свои ученые прихоти, потому что с первого же раза нельзя было не заметить, что эти коллекции стоили недешево.


Еще от автора Юзеф Игнаций Крашевский
Фаворитки короля Августа II

Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.


Неустрашимый

«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».


Кунигас

Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.


Король в Несвиже

В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.


Осторожнее с огнем

Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812–1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма. В шестой том Собрания сочинений вошли повести `Последний из Секиринских`, `Уляна`, `Осторожнеес огнем` и романы `Болеславцы` и `Чудаки`.


Божий гнев

Роман о событиях польской истории середины XVII века.


Рекомендуем почитать
Два года из жизни Андрея Ромашова

В основе хроники «Два года из жизни Андрея Ромашова» лежат действительные события, происходившие в городе Симбирске (теперь Ульяновск) в трудные первые годы становления Советской власти и гражданской войны. Один из авторов повести — непосредственный очевидец и участник этих событий.


Бесики

Исторический роман Акакия Белиашвили "Бесики" отражает одну из самых трагических эпох истории Грузии — вторую половину XVIII века. Грузинский народ, обессиленный кровопролитными войнами с персидскими и турецкими захватчиками, нашёл единственную возможность спасти национальное существование в дружбе с Россией.


Еретик

Рассказ о белорусском атеисте XVII столетия Казимире Лыщинском, казненном католической инквизицией.


Арест Золотарева

Отряд красноармейцев объезжает ближайшие от Знаменки села, вылавливая участников белогвардейского мятежа. Случайно попавшая в руки командира отряда Головина записка, указывает место, где скрывается Степан Золотарев, известный своей жестокостью главарь белых…


Парижские могикане. Часть 1,2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кардинал Ришелье и становление Франции

Подробная и вместе с тем увлекательная книга посвящена знаменитому кардиналу Ришелье, религиозному и политическому деятелю, фактическому главе Франции в период правления короля Людовика XIII. Наделенный железной волей и холодным острым умом, Ришелье сначала завоевал доверие королевы-матери Марии Медичи, затем в 1622 году стал кардиналом, а к 1624 году — первым министром короля Людовика XIII. Все свои усилия он направил на воспитание единой французской нации и на стяжание власти и богатства для себя самого. Энтони Леви — ведущий специалист в области французской литературы и культуры и редактор авторитетного двухтомного издания «Guide to French Literature», а также множества научных книг и статей.


Дочь фараона

«Дочь фараона» (1864) Георга-Морица Эберса – это самый первый художественный роман автора. Действие в нем протекает в Древнем Египте и Персии времен фараона Амазиса II (570—526 до н. э.). Это роман о любви и предательстве, о гордости и ревности, о молодости и безумии. Этот роман – о власти над людьми и над собой, о доверии, о чести, о страданиях. При несомненно интересных сюжетных линиях, роман привлекает еще и точностью и правдивостью описания быта древних египтян и персов, их обычаев, одежды, привычек.


Невеста каторжника, или Тайны Бастилии

Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.


Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.


Евгения, или Тайны французского двора. Том 1

Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.