Дети свободы - [38]

– Тем хуже; я все равно пойду.

Жак отвечает на эти слова грустной улыбкой; он ничего не приказывал, Клод сам вызвался провести эту акцию.

– Ты уверен? - спрашивает он.

Клод ни в чем не уверен, но он помнит, что этот вопрос задал мне отец в кафе на улице Сен-Поль… И зачем только я рассказал ему! Вот он и отвечает: "Да".

– Сегодня вечером я не вернусь, - шепчет мой братишка, которому едва исполнилось семнадцать лет.

Полтора сантиметра фитиля - это все равно что ничего: полторы минуты жизни с того мгновения, как он услышит его потрескивание, девяносто секунд на акцию и на отход.

– Сегодня вечером я не вернусь, - твердит брат, - но сегодня и милиционеры тоже не вернутся домой. А значит, куча людей, которых мы даже не знаем, выиграют хотя бы несколько месяцев жизни, несколько месяцев надежды, пока не появятся новые кровожадные псы.

Полторы минуты жизни для нас - и несколько месяцев для других людей, оно того стоит, разве не так?

Борис объявил войну милиции в тот самый день, когда приговорили к смерти Марселя Лангера. Так вот теперь мы должны провести эту акцию хотя бы ради самого Бориса, брошенного гнить в камеру тюрьмы Сен-Мишель. Ведь и прокурора Лепинаса мы убрали тоже ради его спасения. И наша тактика сработала: на процессе Бориса судьи, все как один, отказались от председательства, а назначенные так трусили, что смягчили приговор до двадцати лет тюрьмы. И сегодня вечером Клод думает о Борисе, а еще об Эрнесте. Это придает ему мужества. Эрнест погиб в шестнадцать лет, можешь ты себе это представить? Рассказывали, что, когда милиционеры задержали его на улице, он сделал вид, будто описался от страха, и эти сволочи велели ему расстегнуть ширинку прямо перед ними, чтобы еще больше унизить его; на самом деле у него в брюках была спрятана граната, и он сумел выхватить ее, чтобы отправить этих гадов на тот свет вместе с собой. Клод вспоминает серые глаза паренька, погибшего от взрыва - ему было только шестнадцать.

Сегодня пятое ноября; со времени казни Лепинаса прошел почти месяц. "Я не вернусь, - говорит мой братишка, - но это не важно, пускай за меня живут другие".

И вот приходит темнота, а с нею и дождь.

– Пора, - шепчет Жак.

Клод приподнимает голову, расцепляет сомкнутые руки. Считай минуты, братишка, запоминай каждый миг и набирайся мужества; пусть твое голодное нутро наполнит новая сила. Ты никогда не забудешь мамин взгляд, ее нежный голос, когда она приходила поцеловать тебя перед сном - всего несколько месяцев назад. Подумай, как медленно текло с той поры время; и даже если ты сегодня не вернешься, тебе еще осталось немного пожить. Вдохни поглубже запах дождя, дай своим рукам повторить привычные жесты. Мне так хочется быть около тебя, но я сейчас далеко, а ты - в своей комнате. И рядом с тобой Жак.

Клод берет под мышку сверток с бомбами - отрезками труб, из которых торчат фитили. Он пытается не обращать внимание на испарину, покрывшую его тело, словно уличная морось. И он не одинок, - даже находясь далеко, я с ним рядом.

Выйдя на площадь Сен-Поль, он чувствует, как сильно стучит в висках кровь, и старается соразмерить с этим ритмом свои шаги, каждый из которых прибавляет ему мужества. Он упрямо движется вперед. Если удача ему улыбнется, через несколько минут он побежит обратно по улице Крено. Но сейчас рано думать об отходе… разве что удача ему все-таки улыбнется.

Мой братишка… сейчас ты сворачиваешь на улицу Александра, ты уже обрел мужество. Милиционер, охраняющий логово, видя, как уверенно вы оба, Жак и ты, направляетесь к входу, думает, что вы принадлежите к их своре. Дверь парадного затворяется за вами. Ты чиркаешь спичкой, тлеющие кончики фитилей уже потрескивают, и смерть, что ждет своей добычи, начинает вести страшный отсчет у вас в голове. В глубине внутреннего дворика стоит прислоненный к окну велосипед; к нему прицеплена корзинка, в которую нужно положить первую бомбу, изготовленную Шарлем. Следующая дверь. Ты входишь в коридор, тиканье смертных часов звучит все громче… сколько секунд тебе осталось? Два шага на каждую, всего тридцать шагов; не нужно считать, братишка, иди вперед; спасение позади, но тебе - тебе нужно идти вперед.

В коридоре болтают два милиционера, они не обращают на него внимание. Клод входит в зал, кладет свой пакет поближе к батарее отопления, хлопает себя по карманам, как будто что-то забыл. Пожав плечами, - вот, мол, дурак рассеянный! - он выходит в коридор; один из милиционеров отступает к стене, чтобы пропустить его.

Тик-так, тик-так… нужно идти обычным шагом, не обнаруживая страха, пряча взмокшие руки. Тик-так, тик-так… вот он уже во дворе, Жак указывает ему на велосипед, и Клод видит, как сгоревший кончик фитиля исчезает под газетной бумагой. Тик-так, тик-так… сколько же времени ему осталось? Жак угадывает его вопрос и почти неслышно шепчет:

– Тридцать секунд… а может, и меньше. Тик-так, тик-так… охранники пропускают их; им велено наблюдать за теми, кто входит, а не за теми, кто выходит.

Вот наконец улица, и Клода охватывает дрожь, бросает из жара в холод. Он не улыбается, как тогда, после взрыва паровозов - рано еще улыбаться. Если его расчет верен, нужно успеть дойти до здания полицейского интендантства, пока взрыв не разорвал ночную тьму. В тот миг станет светло как днем, а это гибель для детей войны - Клод будет виден врагу как на ладони.