Дети Сталинграда - [30]

Аля Захматова вдруг стала возражать.

— Ага, Толечка, тебе хорошо говорить — ты здесь остаешься…

Толе Гончарову, как отличнику, сделали исключение: разрешили закончить в детдоме десять классов. Об этом и говорила Аля.

— Мне здорово повезло, честное слово. Вместе с сестрой побуду еще.

Толя и Рая по-прежнему нежно относились друг к другу. Рая очень переживала, оставят Толю в детдоме или нет. И вот теперь она сияла…

В этот торжественный день ребят ждал еще один приятный сюрприз. Их пригласили шефы дома отдыха «Металлург». И попросили в последний раз дать концерт, так сказать, прощальный. Собрались и пошли все вместе.

…Дубовские улицы в этот день выглядели по-особенному. Были они такие же тихие, как всегда, но людей на них было больше. Женщины выходили за ворота и смотрели на ребят. Многие в Дубовке знали: идет первый выпуск…

А вот и дом отдыха. Вошли в знакомый парк, конечно, с шумом, гамом. И все сразу узнали — пришли гости. Встречайте!

Директор дома отдыха вышел навстречу, приветлива сказал:

— Милости просим в зал! Ждем вас давно.

В зале уже полно народа. И так только ребята вошли, раздались аплодисменты. Их поздравляли, одаривали. А потом они выступили с концертом.

После концерта все пошли к Волге. Река была спокойной, и в ней, как всегда, отражались все краски неба. Ребята сегодня слишком возбуждены, поэтому была довольно шумно. То и дело говорили: «А помнишь?» И наперебой стали вспоминать тот вечер у костра, когда Людмила Васильевна открывала тайны о каждом из них.

— Людмила Васильевна, а вы нам характеристики будете писать, да? — спросила Женя Жукова.

Людмила Васильевна ответила:

— Обязательно, девочки.

— А какие мы?

— Да как вам сказать? Разные.

Девчонки закричали: «Какая я?»

— Начнем, пожалуй, с тех, кого нет. Женя Шаталина. Сейчас она, должно быть, бегает по Москве, потом сядет на «Бориса Щукина» и приплывет к нам. И мы снова получим подарок Деда Мороза.

— Почему Деда Мороза — сейчас же лето?

— Бывают люди, как подарок, как праздник. Видеть их всегда приятно, необходимо. И если бы Женя была сейчас с нами, я бы ей сказала: «Женя, знаешь, кто ты для меня? Подарок Деда Мороза. До сих пор я не подозревала, что на свете живет такая замечательная девчонка. Вот ты приехала — и я получила подарок. Женя, я люблю тебя…»

— А я — подарок? — спросила Миля.

— Ты — подарочек! Вспыльчивая, упрямая и сама страдаешь от этого.

Она действительно страдала от своего характера. Месяц назад Миля стояла на пристани и шептала побелевшими губами: «До свидания, пароход…»

«Борис Щукин» отплывал в Москву, и Миля Самойлова должна была плыть. Милька — отличница, певунья. Но характер! На областной олимпиаде она отказалась дирижировать. Знала, что лучше ее никто не сумеет это сделать, и все-таки отказалась. Оказывается, она хотела быть независимой и самостоятельной, как мальчишка. А настоящего мальчишку никакими коврижками не заставишь делать то, что он не хочет. Так думала Миля. Принципы же, как известно, стоят жертв. И Милю наказали — не взяли в Москву.

Проговорили до самого вечера.

— Идемте домой. Кое-кто завтра уезжает…

Первыми уезжали из детдома девчонки.

* * *

Дубовка. Звоню сначала на завод металлоизделий. Телефон директора не отвечает. Набираю проходную. Слышу приветливый голос.

— Вам Владимира Ивановича, директора? Так его нет. Он же не сидит на месте. Сейчас в Волгограде. Он туда наведывается иногда по два раза в день. План надо выполнять. То за одним поедет, то за другим.

— Сейчас полшестого. Как вы думаете, когда он вернется из Волгограда, он зайдет на работу?

— Возможно. Он частенько здесь вечерами пропадает. Но позвоните лучше домой.

Звоню домой. Мальчишеский голос отвечает:

— Папы нет, он в Волгограде.

Не на заводе, а в Волгограде — дома, значит, тоже в курсе.

Жду. Около семи директор приехал.

Какой-то человек сказал мне, что директор на проходной. В комнатушке человек пять. Обращаюсь к мужчине посолиднее:

— Вы директор?

Он смущенно улыбается, говорит:

— Нет, что вы. Директор — вот.

Показывает на высокого молодого человека. Приветливые глаза, лицо какое-то студенческое. И одет он тоже по-студенчески: короткое темно-серое пальто, на голове шапчонка. Для полноты картины за лацканом пальто не хватает книжек. Вот он какой, Володя Торгашов, директор.

Нам надо поговорить. И он приглашает меня в заводоуправление, в свой кабинет. Идем в кромешной тьме (дело было зимой, в декабре), по каким-то рытвинам. Того и гляди свалимся в траншею. Директор объясняет:

— Сегодня авария случилась на электролинии. Вот и темно на улице. Хорошо, если у меня есть свет. А это, — он указывает на траншеи, — сантехники о себе память оставили. Это их стиль: разворочают — и до свидания.

Все это говорится с улыбкой. И вообще, манера говорить какая-то свойская.

Вот и кабинет. К счастью, здесь есть свет. Огромная холодная комната, очень скупо обставленная. Стол с телефоном, стулья — и все.

Директор сгребает с себя шапку и кидает ее на стол.

— Раздеваться не советую — замерзнете.

Он усаживает меня за свой стол — писать удобнее. Я раскрываю блокнот.

Директор рассказывает о себе скупо.

— Я как раз нетипичный детдомовец: мы приехали в Дубовский детдом из Арчединского в сорок девятом году. В общем-то, жили, как на квартире. Иногда заменяли воспитателей, когда они болели. Самодеятельность там. Рисовал. Почти все приличные рисунки раздарил.