Дети Спящего Ворона - [147]

Вороны — птицы-одиночки, они не летают стаей. Если им того не велит кто-то из Древних.

* * *

Мужчины перегоняли овец, коз и быков в южную Талмериду, где трава еще была сочной, а солнце ласковым. Туда же ехали женщины и маленькие дети, перевозя шатры, в которых будут жить до лета.

Туда следовал и Виэльди с телом друга.

Вдали уже показались и стада, и некоторые из воздвигнутых жилищ. Оставалось надеяться, что родичи Имидио уже здесь, а не в пути. Надеяться — и бояться этого. Потому что придется видеть горе на лице его отца, слышать плач его матери. Имидио был единственным их сыном, все остальные дети — дочери.

Он подъехал к ближайшему шатру. Две талмеридки, при помощи рабов обустраивающие его окрестности, оставили свои занятия и вышли навстречу. Бусины в их волосах говорили, что они из клана Марреха. Жаль, что не Каммейра, но, возможно, они все-таки знали, здесь родичи Имидио или нет.

Только он хотел представиться и спросить об этом, как в лицо ударил ветер. Точнее, так показалось сначала. Потом перед глазами мелькнуло что-то черное, и стало ясно: движение воздуха вызвали птицы. Они кружились вокруг Виэльди и над его головой. Черные птицы… Вороны? Нет. Вороны. Слетелись на тело друга? Им его не получить!

Одна из женщин — та, что постарше, — прижала к щекам ладони и воскликнула:

— Да тебе благоволит Спящий ворон, рин-каудихо! Это его посланники!

Ага. Так же он благоволит и незахороненным мертвецам. На тело Имидио они слетелись, не иначе. Но неясно, почему кружат не над ним, а над Виэльди. Неясно и то, как женщины поняли, что видят перед собой рин-каудихо. Или…

Ну да, он же перед отъездом сам вплел нужные бусины. Хоть один вопрос прояснился.

— Уважаемые, может, вы знаете, здесь ли уже Рильди из клана Каммейра, сын Эндро, внук Синхио, отец Имидио Каммейры?

— Здесь, но далеко отсюда. Ваш род ныне встал восточнее.

— Благодарю, достойные, — Виэльди кивнул и пришпорил коня.

Следом тронулись и два воина, а возничий подстегнул лошадь, везущую небольшую узкую телегу, в которой, закутанный в белое полотно, лежал Имидио.

Вороны сопровождали их на протяжении всего пути.

— Может, их перестрелять, а? — спросил извозчик.

— Не, — ответил один из воинов. — Стрелять в воронов — дурной знак.

* * *

В горах, подпирающих небо, сидел, скрестив ноги Ворон. Он спал. Снег лежал на его смоляных волосах, что были чернее самой тьмы, а сейчас казались поседевшими. Ледяная корка покрывала смуглое лицо. Она облепила ресницы и сковала тело.

Ворон ничего этого не чувствовал. Ему снился сон, в котором он видел себя согбенным старцем у жаркого очага, в окружении детей, внуков и правнуков.

Он хотел его видеть: и сегодня, и завтра, и всегда.

У Ворона было трое детей: вспыльчивый Иандро, рассудительный Венли и озорная Аутка — младшенькая, любимица. Она оставалась озорной даже когда у нее самой появились дети, а потом внуки.

Все они рано или поздно умирали, но продолжались в своих сыновьях и дочерях.

Дети Ворона — а он и правнуков, и праправнуков считал своими детьми, — жили отдельным родом, хотя время от времени приводили жен из чужого или сами отдавали своих женщин соседям.

Как же много потомков должно было быть у него! Они и были. И жили. До тех пор, пока он не отправился на другой край этого мира. Всего-то несколько десятилетий странствовал вдали, но именно тогда на земли его рода вторглись воинственные чужаки. Почти всех истребили, а оставшихся сделали рабами. Наверное, дети взывали о помощи, пытались до него докричаться — и не докричались. Он находился далеко, а силы были не так велики, как сейчас. Сейчас он услышал бы детей отовсюду — но не тогда.

Лишь вернувшись на родину, Ворон узнал, что потомок вспыльчивого Иандро умер в рабстве, что далекая правнучка Аутки изнасилована и убита, что… Много горестей претерпели его потомки.

Боль, зародившаяся в сердце, выплеснулась в ярость, а ярость — в огонь. Пламя почти подчистую испепелило захватчиков, чувствовавших себя хозяевами этого края, но не тронуло детей Ворона.

Уцелевшие чужаки — в основном, женщины и дети, — пали на колени и взмолились. Они называли Ворона богом и гадали, за что он гневается. Тогда он сказал:

— Не трогайте моих детей, и я вас не трону. Берегите моих детей. Иначе я вернусь и принесу уже не огонь, а вечный лед. Клянусь, что сделаю это. — Разрезав свою ладонь, он окропил кровью камень. — И клятва эта нерушима.

С тех пор незваные гости стали беречь его потомков, даже приносить им подношения, а своих отпрысков начали называть именами, созвучными именам священных — так отныне говорили о детях Ворона.

Еще несколько столетий он следил за своими потомками, но с каждым новым поколением они все меньше и меньше его узнавали. И вот настало время, когда в нем видели случайного странника, а не предка. Попытки рассказать о прошлом встречали смехом и недоверием. Ворон не хотел пользоваться чарами, говоря со своими детьми, теперь уже потерянными, и в конце концов просто ушел. Так далеко ушел, что забрался в северные горы и уснул, чтобы видеть себя согбенным старцем в окружении родных.

Он хотел бы, чтобы снова родились и вспыльчивый Иандро, и рассудительный Венли, и озорная Аутка. Но никогда этого не будет. Оборотная сторона дара — проклятие. Бессмертие сделало его семя мертвым, оно больше не могло сеять жизнь.