Дети разума. Тень Эндера - [275]

А вот вторая новость, что Николай его брат, — в нее было просто невозможно поверить. Может, полковник специально сплел такую хитроумную ложь, которая должна была проникнуть прямо в душу, и подсунул ее мне? Я — грек? Мой брат оказался в том же шаттле, что и я? Это тот же мальчик, который стал моим единственным другом? Близнецы? Любящие родители?

Юлиан Дельфийски?

Нет, я не должен верить этому! Графф никогда не был честен со мной. Графф даже пальцем не пошевелил, чтобы избавить Эндера от Бонзо. Графф никогда не сделал ничего, что бы не было нацелено на манипулирование нашим поведением.

Меня зовут Боб. Это имя подарила мне Недотепа. И я не отдам его в обмен на хитрую ложь.

Они услышали его голос, обращенный к технику в соседней комнате:

— Как я могу работать с командирами флотилий, если я их никогда не видел?

— А зачем тебе их видеть? — спросил техник.

— Чтобы знать, кто они, как они мыслят…

— Ты узнаешь, кто они и как они мыслят, по тому, как они будут работать с имитатором. Сейчас они слышат тебя. Надень наушники, и ты тоже услышишь их голоса.

Все дрожали от волнения, зная, что сейчас он услышит их голоса так же ясно, как они слышат его.

— Кто-то должен что-нибудь сказать, — шептала Петра.

— Подождем, пока он наденет наушники, — ответил Динк.

— А как мы узнаем? — спросил Влад.

— Я буду первым, — произнес Алаи.

Пауза. В наушниках появился свист.

— Салам, — прошептал Алаи.

— Алаи! — сказал Эндер.

— И я, — сказал Боб. — Карлик.

— Боб! — воскликнул Эндер.

Да, сказал себе Боб, пока остальные наперебой говорили с Эндером. Вот кто я такой. Именно этим именем и называют меня все, кто меня знает.

23. Игра Эндера

— Генерал, вы Стратег. У вас есть власть, чтобы осуществить переворот. Больше того, это ваш долг.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы всякие отставные командиры Боевой школы объясняли мне, в чем состоит мой долг!

— Если вы не арестуете Полемарха и всех его заговорщиков…

— Полковник Графф, если я нанесу удар первым, тогда на меня ляжет вся ответственность за развязывание войны, которая неизбежно будет следствием моих действий.

— Да, конечно. Но скажите мне, что лучше — всеобщая брань в ваш адрес, но мы выигрываем войну, или никто не бросает в вас камней, но зато вас поставят к стенке и расстреляют, когда переворот Полемарха установит гегемонию русских во всем мире?

— Все равно, первым я не стану открывать огонь.

— Военачальник, который не хочет перехватить инициативу, когда у него есть надежная разведывательная информация…

— Политики — это такая штука…

— Если вы позволите им победить, в живых не останется ни одного политика.

— Русские перестали быть плохими парнями еще в двадцатом веке.

— Те, кто творит злые дела, — всегда остаются плохими парнями. Вы наш шериф, сэр, вне зависимости от того, как к вам относятся люди. Исполняйте же свои обязанности.

С появлением Эндера Боб немедленно отступил в тень и занял свое скромное место среди остальных бывших взводных командиров. Казалось, этого никто не заметил. Какое-то время он был их командующим, он отлично их натренировал, но Эндер всегда был главой их группы, и раз он тут — Боб ушел на второй план.

И это правильно, думал Боб. Он руководил ими какое-то время, но в сравнении с Эндером он все равно что новичок. И не потому, что стратегия Эндера была лучше стратегии Боба. Нет, дело было не в этом. Иногда она отличалась, но чаще Боб видел, что Эндер поступает точно так, как поступил бы он сам.

Главные различия лежали в области руководства людьми. Эндер пользовался их яростной преданностью, а не повиновением с легким оттенком презрения, которое всегда ощущал Боб. Эндер эту преданность завоевал с самого начала. Завоевал тем, что всегда замечал не только то, что происходило на поле сражения, но и то, что происходило в умах его офицеров. Он был строг, даже резок, показывая им, что ждет от них еще большего, чем они пытались выжать из себя и своих солдат. И одновременно он умел придать такую интонацию самым обычным словам, которая говорила им о его удовольствии, одобрении и близости к ним. Они чувствовали, как глубоко понимает их человек, чье мнение они ценили превыше всего. А вот Боб такого просто не умел. Его поощрительные слова были четки и определенны, иногда грубоваты. Для остальных офицеров они значили меньше слов Эндера, так как казались им заранее обдуманными. Да они и в самом деле были обдуманны и выверены. Эндер же был… ну просто был сам собой. Для него власть была столь же естественна, как дыхание.

Они повернули во мне генетический ключик и сделали меня интеллектуальным атлетом. Я могу взять какой угодно мяч, посланный с любой точки поля, но я не знаю, когда надо ударить по нему. Я не знаю, как превратить толпу отдельных игроков в настоящую команду. Какой же ключ был повернут в генетической структуре Виггина? Что живет там — в этой глубине, кроме механической гениальности тела? Дух? Божественный дар, пожалованный Виггину? Мы идем за ним, как шли апостолы за Христом. Мы ждем, чтобы он добыл для нас воду из камня.

Сумею ли я научиться тому, что делает он? Или я таков же, как и многие военные мыслители, которых я изучал, и обречен быть второсортным на поле боя, и обо мне станут вспоминать лишь как о человеке, умевшем толково объяснять и характеризовать гениальность других генералов? Вполне возможно, что и я когда-нибудь напишу книгу, в которой расскажу, как и почему одерживал победы Эндер.