Дети разлуки - [39]

– Каррр!

Ты проснулся от «каррр».

Это поезд тормозит со звуком вороньего карканья, заставляя твое сердце подскочить к самому горлу. Солдат в шинели открывает дверь вагона, помахивая перед лицом рукой, чтобы развеять спертый воздух, вырвавшийся наружу.

– Выходите! – приказывает он.

Никто не двигается с места, кроме тебя, нетерпеливого. Ты встаешь на ноги, побуждая отца сделать то же самое. Там, снаружи, бушует вьюга, но ты все равно спрыгиваешь вниз с легкостью шестнадцатилетнего мальчишки. Отец следует за тобой, а потом и все остальные. Вы сбиваетесь в толпу, теснясь друг к другу, чтобы защититься от обрушившихся на вас порывов ледяного ветра.

* * *

Микаэль оперся на деревянные перила мостика, его взгляд блуждал по саду. В нескольких десятках метров от него слышались голоса товарищей. Даже если бы один из святых отцов заметил его, то не встревожился бы: Микаэль часто уединялся.

Нет, я не успокоился, вовсе нет. Я должен держать себя в руках, должен научиться контролировать это ощущение, но ты увлекаешь меня за собой.

Кто-то толкает вас, и вы, как стадо овец за жестоким пастухом, бредете на свет, что мигает в серебряном небе за занавесом бешено крутящихся снежинок. Ты проваливаешься ногами в снег и щуришь глаза, ставшие уже двумя щелками, потому что осмеливаешься смотреть вперед, хотя метель, как плетью, бьет тебя по лицу. Вдруг ты заметил радугу, и на душе становится веселей – это добрый знак в таких ужасных условиях. Но перед воротами, куда вас ведут, ты поднимаешь голову и понимаешь, что это всего лишь цветные полоски плакатов, броских и издевательских, плохо приклеенных на фанерном листе.

«Честным трудом заплачу долг моей Родине», – написано над входом огромными буквами. Вы слишком устали, чтобы понять смысл этих слов. Вас пропускают по одному через проходную, и два охранника держат вас под прицелом, готовые стрелять в любую минуту. Вы выходите на открытую площадку, где офицер приказывает вам разделиться на группы по пять человек и потом заходит в барак, а вы ждете, неподвижные, как колышки, вбитые в землю, и вас постепенно засыпает снегом.

Отец не говорит с тобой, даже когда ты обращаешься к нему, просто слегка качает головой. У него тяжелые опухшие веки, затуманенный взгляд, и, если присмотреться к нему, он кажется даже смешным, с побелевшими бровями и бородой и сизыми щеками и носом.

Коренастый офицер в ушанке, которая постоянно сползает ему на глаза, пересчитывает вас: «Один, два, три» – и что-то старательно пишет в своем списке. Потом, недовольный, пересчитывает снова и снова. Теперь он громко вызывает вас по именам, азербайджанским, белорусским, узбекским, калмыцким и, наконец, армянским. Отец вздрагивает, услышав свое имя, он и хотел бы ответить, но молчит, как парализованный. Офицер выкрикивает имя еще раз, и еще, и еще. «Отец, прошу тебя, подними руку, поспеши, скажи что-нибудь». Охранник приближается к вам решительным шагом и, крепко сжимая винтовку в руках, угрожающе встает перед вами. Все смотрят в ожидании. Отец делает шаг назад и теряет равновесие. Ты хочешь поддержать его, но не успеваешь, потому что охранник бьет его по голове прикладом. От сильного удара он падает наземь. Ты ошеломлен и смотришь, как он корчится на снегу и вокруг расплывается красное блестящее пятно. Ты хочешь нагнуться, чтобы помочь ему, скорее просто обнять его, но охранник предупреждает, что выстрелит в тебя, и ты стоишь неподвижно, с ужасом на лице и ненавистью в сердце.

В лесу волк воет отмщение.

Габриэль посмотрел за деревянную изгородь, покрытую снежными шапками. Двойная колючая проволока на уровне человеческого роста ограничивала площадь повсюду, куда только падал взгляд. Группа бараков, как страшный вертеп, размещалась в центре лагеря. Помимо колючей проволоки, темные верхушки елей очерчивали горизонт расплывчатым контуром. Серое, как жидкая ртуть, небо обрамляла огненно-красная кайма.

Если бы Габриэль мог оторваться от земли и подняться вверх, он сумел бы разглядеть просторную гористую местность, полную озер и рек, пересекающих долины. К югу он увидел бы внушительную громаду горы Белухи, сурового стража на монголо-китайской границе, а на востоке – озеро Телецкое, «Золотое озеро», как его называли, дремлющее под ледяным покрывалом в ожидании весенней оттепели. А на западе в солнечные дни он увидел бы быстрые воды реки Катунь и, возможно, едва заметную дорогу, соединяющую десятки исправительно-трудовых колоний, которая приводила в конце концов к единственному населенному пункту в регионе – городу Барнаулу, в двухстах километрах от его лагеря.

За Барнаулом не было ничего.

Это были координаты лагеря номер 11 на Алтае, его номер был выбит на скале сбоку от дороги. Один из лагерей ГУЛАГа, в котором содержались главным образом политические заключенные, так называемая контра – граждане, выступавшие против режима, приговоренные к искуплению своей вины перед народом ценой собственных пота и крови.

– Направо, налево, – кричал охранник, разделяя заключенных на две длинные шеренги. – Направо, – указал он Серопу. – Налево, – приказал Габриэлю.